Анаит Григорян: «Литература — это магия, способная полностью преобразить действительность»

Автор «Осьминога» и «Поселка на реке Оредеж» — о том, почему писатели — необычные люди, чему можно научиться у японцев и стоит ли верить в мистику

Теги: Национальная культура | Писатели | Книги | Литература

Анаит Григорян — российская писательница, переводчик с японского языка, филолог и одновременно ученый-биолог (кандидат биологических наук). Она — автор одного из самых обсуждаемых мистических детективов «Осьминог», который вышел в 2021 году в издательстве «Inspiria» и в настоящее время готовится к переизданию.

А чуть ранее, в 2019-м, в издательстве «Эксмо» был опубликован роман Анаит Григорян «Поселок на реке Оредеж» (переиздан в 2022-м), с которым автор попала в шорт-лист премии «Лицей-2018», лонг-листы «Большой книги» и «Ясной поляны — 2019». Хотя, возможно, вы знаете ее как переводчицу «Поезда убийц» Котаро Исаки — того самого произведения, по которому был снят комедийный экшн-фильм «Быстрее пули» с Брэдом Питтом в главной роли. Или читали национальный бестселлер Японии — роман Нацухико Кёгоку «Лето злых духов. Убумэ» в переводе Анаит Григорян.

Я преклоняюсь перед вашим трудом. Для меня как для журналиста, чтобы написать статью, нужно владеть информацией о том предмете, о котором пишешь. Но когда я читала «Осьминога», восхищалась не только оригинальностью сюжета и вашим слогом, но и той колоссальной работой, которую вы проделали. Это не просто художественное произведение — это научный труд, посвященный японской культуре. Как вы решились на такой, не побоюсь этого слова, подвиг?

Прежде всего позвольте мне от всего сердца поблагодарить вас за такие теплые слова о моей скромной работе. Как мне кажется, все дело в моем складе характера и образе мышления: мне свойственно довольно обстоятельно изучать все, что меня интересует, и если я беру на себя ответственность о чем-то рассказывать другим, мне нужно чувствовать себя компетентной.

Поскольку я пишу те или иные истории и берусь за те или иные темы не потому, что мне так хочется, и не потому, что принимаю какие-то волевые решения (например, написать о чем-либо лишь по той причине, что данная тема сейчас «в тренде» и издательства охотно берут книги с той или иной тематикой), не считаю себя вправе на что-то «не решаться». Если чувствую, что должна рассказать читателям историю, что для многих людей эта история окажется важной и интересной, меня не может остановить такая мелочь, как сложность.

Полагаю, любой человек, посвятивший себя своему призванию, ответит нечто подобное. Ничто новое не бывает простым, ничто по-настоящему важное не бывает простым, но это не скучная, а увлекательная, иногда головокружительная сложность. Мне вспомнился сейчас диалог из замечательного спектакля «Франкенштейн» Дэнни Бойла, в котором младший брат Виктора Франкенштейна спрашивает его: «Скажи, а оживить человека было легко?», и тот раздраженно кричит ему в ответ: «Нет, это было ТРУДНО!»

Вдохнуть жизнь в текст — это действительно ТРУДНО.

Писатель, литературный критик Александр Рязанцев написал про «Осьминога»: «Не удивлюсь, если этот роман в будущем будут называть одним из лучших российских произведений, написанных в жанре магического реализма». А как вы сами относитесь к мистике (вы же ученый, кандидат биологических наук)? Верите в приметы? Случалось ли с вами что-то мистическое?

Думаю, мистическое или рациональное мироощущение не связаны с профессией человека и присущи нам как некое врожденное, имманентное свойство нашей психики. Человек, воспринимающий мир как целостную структуру, пронизанную множеством невидимых и неуловимых с помощью современных научных методов связей, не может изменить свое восприятие под действием доводов так называемой рациональной логики.

Если я пишу мистическую прозу, это подразумевает, что у меня мистическое восприятие мира и что часть моего личного опыта присутствует в тексте — возможно, в более фантастической, проявленной форме. Иначе мне бы пришлось обманывать своих читателей. Однако это не означает, что я слепо верю в приметы или в гадания на картах таро, хотя обсуждение суеверий и различных мантических практик — вовсе не глупое занятие.

В романе «Осьминог» упомянуто такое сложное понятие, как «гоэн» (ご縁), означающее кармические узы или судьбу, но судьбу не в качестве жесткого, раз и навсегда заданного предопределения, а как некий путь, на котором человеку предоставляются ситуации экзистенциального выбора. Иными словами, это синтез мистического предопределения и свободы воли. Мне очень близко подобное представление.

Также я считаю, что наука действует в ограниченном поле: она связана своими методами, и для нее очень существенна воспроизводимость явлений. Без воспроизводимости явления в эксперименте наука мало что может о нем сказать. Мистический опыт, о котором вы спрашиваете, практически всегда уникален. Когда наука пытается его объяснить, списывая мистические предчувствия и откровения на развитую интуицию, отдавая встречи с призраками и предвидение будущего на откуп «подсознанию» — это выглядит убедительно для тех, кто изначально придерживается рациональной точки зрения, но совершенно не убеждает тех, кто видел призраков.

В «Осьминоге» вы практически всем героям даете второй шанс: изменить свою жизнь, стать лучше. А как вы думаете, когда человеку не стоит давать второй шанс?

Кому, как не писателю, давать персонажам шанс изменить свою жизнь и стать лучше?.. Литература милосерднее реальной жизни, в ней люди ищут понимания и утешения, и даже у самых отрицательных литературных героев есть свои мотивации, травмы и переживания, которые вызывают к ним сочувствие читателя.

Если же мы говорим о реальных людях, то, к сожалению, иногда они совершают ужасные поступки с самыми низменными мотивациями. Но есть суд земной и суд небесный. В японской мифологии богом-властителем и справедливым судьей мертвых является владыка подземного ада дзигоку, великий царь Эмма — он может вернуть человека к жизни, если сочтет, что его земные дела не закончены или что он может искупить свою вину в мире живых. Я же не служу ни в прокуратуре, ни в небесной канцелярии, ни в подземном министерстве, поэтому я не вправе решать, кому стоит, а кому не стоит давать второй шанс.

Вообще, вы верите в людей? Мы больше хорошие, чем плохие?

Я верю в добрую природу человека и твердо убеждена: ни один психически здоровый человек не может сознательно желать зла. Иногда люди поддаются эмоциям, которые искажают их понимание справедливости, иногда заблуждаются, следуя своему внутреннему нравственному чувству и не вполне разобравшись в той или иной ситуации, но во всех этих случаях человек хочет сделать как лучше. Это не означает, что последствия таких действий не могут быть плачевными, но и не означает также, что люди плохие. Думаю, вы прекрасно помните сцену из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», в которой Понтий Пилат допрашивает Иешуа, и тот называет кентуриона Марка Крысобоя добрым человеком, которого когда-то изуродовали добрые люди, искалечив не только его тело, но и душу.

Ваш роман «Поселок на реке Оредеж» автобиографичный, он о вашем детстве. Но многие читатели говорят, что текст очень тяжелый, трагический, что в нем слишком безжалостно-достоверно описаны 1990-е годы. Вообще, каково это — открыть кому-то душу и получить плевок? Как относитесь к критике?

Согласна с тем, что это не самое легкое чтение, несмотря на то что я постаралась вычеркнуть из этой истории самые «чернушные» сцены, имевшие место в реальности, но, как мне показалось, лишние для книги.

Роман «Поселок на реке Оредеж» включает значительное количество художественно преломленного личного опыта, но его нельзя назвать автобиографическим и тем более личным. В мои задачи как автора не входит самовыражение или стремление открыть кому-то душу. Все это — сентиментальные глупости, которые не имеют отношения к литературной работе. Мои тексты написаны для читателей, я стремлюсь создать в своих романах самостоятельный целостный мир, населенный живыми персонажами, рассказать людям интересную историю, помочь им справиться с непростыми жизненными ситуациями, оказать душевную поддержку. Также в каждом тексте решаю ряд чисто художественных задач.

Я не считаю себя вправе вмешиваться в обсуждение моих книг, которые уже изданы и отданы читателям. Поэтому не читаю отзывов и рецензий, которые не были присланы лично мне или моей литагенту. Критики, литературные блогеры и читатели часто делятся со мной своим мнением, и я благодарна всем, кто считает нужным это сделать. В тех случаях, когда собеседник обращается ко мне за разъяснениями или полемическим ответом, я всегда его пишу.

По всей вероятности, значительная часть мнений мне неизвестна, но в любом случае, когда у автора несколько десятков тысяч читателей, кто-то из них обязательно взял в руки книгу по ошибке или же она попала к человеку не вовремя — на моей памяти было уже несколько случаев, когда одни и те же люди присылали мне отрицательные отзывы, затем перечитывали книгу и меняли свое мнение на прямо противоположное. Я не вижу никакого смысла в эмоциональной реакции на свободно высказанное чужое мнение. Не бывает универсальных текстов, и встреча с книгой — это как встреча с человеком. Очень много условий должно быть соблюдено, чтобы возникла дружба или, может быть, даже любовь.

Ваши романы — атмосферные: живешь в тех реалиях, в которых живут ваши герои, погружаешься туда с головой. Писать так — это особый дар. Вы с детства начали сочинять? Расскажите, как проявился ваш сочинительский талант?

Мне кажется, какие-то истории я действительно сочиняла в детстве, но не помню, чтобы я их записывала. Знаете, есть такой фильм ужасов режиссера Джона Карпентера — «В пасти безумия», снятый в 1994 году и практически сразу же попавший на наши «освобожденные» экраны в 1990-е годы. Его слоган — «Приходилось ли вам жить в романе ужасов?». Если вкратце, то речь там идет о талантливом писателе, чьи романы стали сначала влиять на реальность, а затем полностью подменили ее, и живые люди превратились в персонажей его книг.

Этот фильм, основанный на произведениях Говарда Филлипса Лавкрафта и Стивена Кинга, сам по себе является классикой жанра, но представьте себе, какое впечатление он произвел на двенадцатилетнего ребенка. Я была просто потрясена. Никогда не забуду, как герой Сэма Нила — отрицающий любую мистику циничный страховой агент Джон Трент — стучит кулаком по столу в вымышленной гостинице вымышленного города, и кричит: «Это реальность! Ре-аль-ность!». Это мощная, очень психологически напряженная сцена.

Может быть, тогда у меня впервые возникла мысль, что литература — это магия, способная полностью преобразить действительность. Меня заинтересовала сама идея, а не возможность превратить жизнь непременно в психологический триллер или роман ужасов. Сама по себе идея далеко не нова, но, мне кажется, она по-прежнему владеет многими людьми, которые посвящают свою жизнь литературе.

Что касается моего личного опыта, то мой первый роман, «Из глины и песка», опубликованный впоследствии в нью-йоркском издательстве Ailuros, я начала писать в 27 лет и закончила примерно к 30. До этого была полностью поглощена своими биологическими исследованиями и не думала всерьез о том, чтобы стать писателем.

А как развивали свой талант? И можно ли вообще научиться сочинять красивые романы?

Существует только один способ овладеть любым мастерством — посвящать этому занятию хотя бы 3–4 часа в сутки или просто все свое свободное время. Относительно того, можно ли «научиться» писать романы… честно говоря, для меня этот вопрос всегда оставался спорным. Я лично считаю, что нет. То есть чему-то научиться можно — например, грамотно выражать свои мысли или писать рассказы, чему учат на многочисленных литературных курсах, но необходима склонность или, проще говоря, талант. Великий американский изобретатель Томас Эдисон сказал однажды замечательную фразу, ставшую поговоркой: «Genius is one percent inspiration and ninety-nine percent perspiration», то есть «Гений — это один процент вдохновения и девяносто девять процентов потоотделения (тяжелого труда)». Думаю, это очень точно.

Расскажите немного про свои армянские корни. Такие черты армянских женщин, как эмоциональность, импульсивность, коммуникабельность присущи вам?

Очень сложно и, на мой взгляд, нескромно говорить про собственный характер, но, судя по мнению окружающих, коммуникабельность действительно мне присуща — это в принципе необходимое качество для моей работы. Но не думаю, что она имеет отношение к женской общительности или «открытости». Это, скорее, умение выстроить контакт и внимательно выслушать собеседника, задавая ему уточняющие вопросы, потому что в общении мне интересна не я, а именно собеседник, — его или ее история могут послужить материалом для текста. Что же касается эмоциональности и импульсивности, то их я практически лишена, и даже близкие друзья нередко пеняют мне на излишнюю сдержанность.

Я родилась и выросла в Санкт-Петербурге — пожалуй, самом строгом и чопорном городе нашей родины — и, несомненно, являюсь человеком русской православной культуры. К сожалению, я не знаю армянского языка и до сих пор мечтаю поехать в Армению. Конечно, в детстве читала армянские сказки (эти милые моему сердцу томики и сейчас стоят на полке в моей библиотеке), а повзрослев, читала исторические и художественные книги, связанные с Арменией. Но все же в данном случае литература не может стать полноценным связующим звеном с культурой и традициями древнего народа, к которому я отчасти принадлежу.

Какая вы дома? Писатель Анаит Григорян отличается от женщины по имени Анаит Григорян?

Моя близкая подруга, писательница Мария Аверина однажды, когда я сказала ей, что я совершенно обычный человек, ответила довольно резко: «Хватит врать себе, писатель не может быть обычным человеком, так что никакие мы не обычные люди». Она права, это действительно так, начать хотя бы с того, что у большинства людей есть фиксированный рабочий график или хотя бы разделение на работу и «личную жизнь», а писатель на работе постоянно: когда он не пишет, то все равно собирает материал для текста, рассматривает людей, ища в них черты характера или подмечая фразы, которые могут пригодиться для создания образов персонажей.

На днях ходила в магазин за продуктами, увидела скачущих по веткам воробьев, остановилась посмотреть на них, и тут подошла женщина и сказала: «А я их ребятишками называю». Я это запомнила, может быть, где-нибудь использую. И так во всем.

Каково вообще женщине в России быть писателем, когда все классики в основном мужчины, а женщинам лишь «позволено» писать стихи?

Честно говоря, никогда не задумывалась об этом. Литература, в сущности, очень одинокое занятие. Известные актеры, исполнители, спортсмены гораздо больше общаются со своими слушателями и зрителями, чем писатели со своими читателями, а если говорить о «литературной жизни», то есть о сообществе литераторов, то я отношусь к тем авторам, которые не принимают в ней участия.

Я считаю, пол автора не имеет никакого значения. Возможно, женщины в целом больше занимаются семьей и бытом, они более внимательны к ведению хозяйства, чем мужчины, поэтому в процентном соотношении мужчин-писателей больше.

Что же касается еще одного аспекта, а именно — каково быть женщине писателем именно в России, то, возможно, мой ответ покажется несколько резким, но мне лично все эти разговоры про патриархальность нашего общества представляются скорее элементом пиара, нежели отражением истинного положения дел. Когда у кого-то не хватает таланта или старания создать нечто, заслуживающее внимания, написать хорошую книгу или снять хороший фильм, начинаются все эти разговоры о притеснениях.

Вы перевели на русский «Кузнечика» и «Поезд убийц» Котаро Исаки, «Лето злых духов. Убумэ» Нацухико Кёгоку. Что вам интереснее — сочинять самой или переводить?

Мне было важно перевести классический мистический триллер Нацухико Кегоку «Лето злых духов. Убумэ» (в оригинале — «Лето Убумэ»), чтобы открыть эту книгу, оказавшую значительное влияние на жанры хонкаку-детектива, мистики и ужасов, а также в целом на популярную культуру Японии, русским читателям. Также это был важный опыт для меня как для автора, интересующегося и пишущего о Японии. Однако я не профессиональный переводчик и не планирую в дальнейшем связывать свою работу с переводами. Для меня, как для любого писателя, работа над собственными текстами гораздо более важна, хотя в переводческой работе много интересного и художественный перевод позволяет гораздо глубже разобраться в творческом методе другого писателя, нежели просто чтение его книг.

А не возникает ли мысль, что вы бы немного по-другому развернули сюжет книги, которую переводите? И финал какой книги вы бы переписали по-своему?

Нет, такого никогда не случалось. Роман, повесть или рассказ — это законченное художественное высказывание писателя, в которое не имеет права вмешиваться другой автор. Очень не люблю сравнение книг с детьми, но представьте себе, что я бы подошла к мамочке с ребенком и сказала ей, что ее ребенок в целом симпатичный, но если бы его рожала я, у него был бы носик поострее, который гораздо лучше подходит к его лицу, и волосы были бы не прямые, а волнистые. Думаю, такая мамочка сочла бы меня либо бестактной, либо сумасшедшей — и была бы совершенно права.

Как вы думаете, почему во всем мире наблюдается высокий интерес к японской культуре?

Для европейцев и русских японская культура очень экзотична и при этом узнаваема — к тому же, если говорить о популярной культуре, то в Японии существует огромная индустрия, объединяющая жанровую литературу, мангу (которую некоторые ошибочно называют японскими комиксами), кинематограф и аниме, включающее в себя множество жанров и поджанров. Каждая новая популярная книга или франшиза получает мощную рекламную поддержку японских издательских гигантов, таких как Kodansha и Kadokawa, а также медиакорпораций, благодаря чему о ней сразу узнает много людей. Такая слаженная и профессиональная работа большого количества специалистов не может не вознаграждаться интересом не только внутри страны, но и за ее пределами.

Человеку свойственно стремиться в другие миры, и японская популярная культура за десятилетия своего существования сформировала такой детально проработанный, причудливый и многообразный мир, в котором практически каждый может найти что-то себе по душе. При этом, если мы говорим о популярной культуре, это все равно в большинстве случаев качественный медиапродукт, где присутствуют характерные для страны безошибочно опознаваемые культурные коды (традиционная одежда вафуку, маски театра но, куклы дарума, красные ворота тории и многое другое). Если прибавить к этому популярность японской кухни (кажется, японских ресторанов в Москве и Санкт-Петербурге больше, чем каких-либо других), интерес к японскому театру, кимоно, самурайским традициям, чайной церемонии и так далее, то этот мир приобретает окончательную завершенность: вы можете не только прочитать историю, но и фактически оказаться в ней, даже не совершая далекого путешествия.

К тому же Япония, сохраняя свою самобытность, ориентирована на взаимодействие с западным миром, охотно принимает и переосмысляет культурные влияния Европы и России (так, например, в Японии культура России и Советского Союза традиционно вызывает большой интерес, то же самое можно сказать про культуру Великобритании, в особенности про викторианскую эпоху, и про многие другие страны).

Анаит, чему можно поучиться у японцев? Чему научились у них вы?

Главное, чему я научилась и продолжаю учиться у японцев, — это прекрасный, богатый средствами художественной выразительности японский язык. Думаю, для России очень важен культурный обмен с Японией — нашим близким соседом, с которым даже в непростые времена у нас сохраняется взаимное уважение. Может быть, нам бы стоило научиться у Японии больше чтить собственные традиции и вкладывать больше сил в возрождение наших традиционных искусств и ремесел — я имею в виду сохранение и поддержание традиций всей нашей многонациональной страны.

Есть ли у вас свой ритуал начала дня, чтобы он стал добрым, хорошим и продуктивным?

По утрам я всегда пью очень крепкий черный кофе.
Благодарю вас за интервью и желаю вам и читателям журнала «Перспектива» всего самого лучшего!

Рекомендуем прочитать интервью с писательницей из Грузии Анастасией Хатиашвили.