Все самое интересное о жизни стран-соседей России
  • PERSPECTUM
  • Лица поколения
  • Араксия Мушегян: «Даже в тишине я слышу музыку»
    Как подойти к роялю в три года, научить джазовать собственного педагога и услышать музыку из космоса
Обновлено: 19.03.2024
Лица поколения
13 минут чтения

Араксия Мушегян: «Даже в тишине я слышу музыку»

Как подойти к роялю в три года, научить джазовать собственного педагога и услышать музыку из космоса



































































































































































































































Араксия Мушегян

Араксия Мушегян – композитор, пианистка, певица, музыкальный продюсер. Дважды становилась обладательницейгран-при на конкурсе «MISSSOUL» среди авторов-исполнителей. Автор около 300 песен, симфонических увертюр, струнных квинтетов, трио-вариаций на народные темы, кантат для хора с оркестром, множества фортепианных произведений, саундтреков к фильмам «Скажи “Убить”», «Две сестры», «Кукловод», «Два Антона». Автор музыкального дизайна радиостанций «Арбат-радио» и «Мегаполис FM». Музыкальный продюсер проектов «Ереван– Москва– Транзит», «Ереван– Киев– Транзит», «Ереван– Тбилиси– Транзит».


Вы композитор, пианистка, певица, музыкальный продюсер. Складывается впечатление, что вся ваша жизнь – это сплошная музыка. А вы помните, кем мечтали стать в детстве?

Да, конечно, помню. Я определилась очень рано. Моя мама – музыкант. Она занималась с учениками дома. Прекрасно помню: мне было около трех лет, мамин ученик только ушел, и я подошла к роялю. Мама мне рассказывала: «Я слышу фугу Баха и не могу понять: неужели ученик вернулся?! Выхожу из кухни, тебя не видно, но звучит фуга Баха». Она обошла рояль и видит, что я стою и корявыми руками играю. Это произведение я на слух воспроизвела. Вот так подошла к роялю в три года и больше от него не отходила.

Араксия Мушегян

Вы росли в творческой семье, ваш папа архитектор, мама пианистка. Как считаете, влияет ли среда на ребенка?

Конечно, бывают исключения, но мне кажется, что в первую очередь свою роль играют гены. Во-вторых, атмосфера, в которой ты растешь. Она накладывает очень серьезный отпечаток на твое восприятие мира, потому что творческая среда – это не просто профессия, это образ жизни. Атмосфера, в которой я росла, – постоянные, в неделю минимум два-три, домашние концерты, у нас дома собирались друзья. Это были люди весьма известные, значимые в музыкальной жизни Армении и мира: известные композиторы и певцы, и я, маленькая, с ними играла, аккомпанировала. В такой среде ты развиваешься как творческая личность, остается неизгладимый след в твоем восприятии окружающего мира. Важна именно среда, не просто воспитание. Мне никто дома не говорил: «Ты должна быть музыкантом!» Это само собой получалось, потому что я находилась постоянно в этой атмосфере, слышала интересные беседы, истории из творческой жизни. Это то, чего ты не почерпнешь ни из одной книги, ни в одном учебном заведении.


А приходилось ли родителям заставлять вас заниматься?

Я в этом плане была ужасный экспонат. Мне все очень легко давалось. А вот усидчивости, чтобы сидеть и часами заниматься, у меня не было. Передо мной ставили ноты, я с листа читала, на второй раз у меня уже все было выучено наизусть. Всё, произведение готово. Я этим беспощадно пользовалась. Меня никогда не заставляли, как это обычно с детьми происходит. Я, наоборот, не отходила от рояля. Мне всегда хотелось играть, но не те произведения, которые учили в школе. Я любила импровизировать, это были и джазовые композиции, и современная музыка, которую я слышала. Мне не хотелось выходить из этого состояния, и это продолжается по сей день. Я не представляю своей жизни без музыки. Я в ней живу, музыка постоянно вокруг меня играет. Если я даже в тишине – обожаю тишину, я эту музыку все равно слышу, всегда.

Араксия Мушегян

Вы начали писать песни еще в детстве? Кто заметил и раскрыл ваш талант?

Очень хорошим другом нашей семьи был композитор Александр Арутюнян, в прошлом году как раз было его столетие. Потрясающий человек, композитор. Однажды, когда он был у нас в гостях, я просто подошла к роялю и стала играть. Он маме сказал: «А ты знаешь, что у тебя талантливый ребенок?» Мама ответила: «Да, а разве это не нормально? Так не должно быть? Не все дети такие?» Он ей ответил: «Нет, ты даже не представляешь!» И первые произведения я ему показывала, а он говорил: «У тебя очень хорошо получается. Ни в коем случае не смей бросать». Меня очень поддерживала моя педагог по фортепьяно Амалия Байбуртян, потрясающий музыкант. Я с нулевого класса до окончания аспирантуры проучилась у нее. Это человек, который абсолютно был погружен в классическую музыку. Первые свои песни я показывала всегда ей. Она умела посмотреть на музыку с другого ракурса и давала мне очень ценные советы, которые потом в жизни очень мне помогали. Я часто ее вспоминаю, потому что это был такой истинный наставник. Очень часто наши уроки проходили так: я приходила к ней, мы пили кофе, болтали, и этим заканчивался наш урок. Когда училась в консерватории, решила, что фортепьянное отделение должна на год раньше окончить. Я ей об этом сказала в начале года. И вот прилетаю с очередных гастролей, а она мне говорит: «А ты знаешь, через пять дней у нас есть госэкзамен. Хочешь участвовать?» Я согласилась, а у меня вообще не было программы готовой. И мы за пять дней сделали программу госэкзамена, и одним из произведений, которое я играла, была «Голубая рапсодия» Гершвина. Моя педагог на втором рояле мне аккомпанировала. И перед концертом она мне сказала: «Вот, столько лет я тебя учила, а Гершвина будешь учить играть меня ты». И после экзамена она меня спросила: «Ну как? Я джазовала нормально?»


Вы исполняете и классические произведения, и фольклорные, и современную музыку. Очень мало артистов на это осмеливаются. Чаще даже наоборот, люди противопоставляют эти направления. Как у вас получается все совмещать?

Действительно, в музыке есть такое, что классические музыканты недолюбливают поп-музыкантов, а поп-музыканты странно посматривают на классических. У меня ситуация такая: мое базовое образование классическое, и классическая музыка для меня, как азбука для человека, который учится читать и писать. Я на нее опираюсь, она неотъемлемая часть моей жизни. С детства мне очень нравился и джаз, и поп-музыка, хотя информации тогда было очень мало. Но мне привозили из Америки кассеты, на которых было написано малюсенькими буквами «Слепой». Это были кассеты Стиви Уандера, Рэя Чарльза, Майкла Джексона. Мы заслушивали их до дыр. У меня все зависит от настроения: есть день, когда мне хочется слушать классическую музыку, я не воспринимаю другую. Есть дни, когда мне хочется слушать джаз. То, что я занимаюсь всем и сразу, происходит потому, что я переросла состояние «исполнителя». У композитора другое видение – сверху, ты видишь всю картину полностью, из чего состоит музыка. Как композитору мне нравится создавать. Я стала заниматься еще и музыкальным продюсированием, придумывать проекты, а это еще больше позволяет мне смотреть на ситуацию сверху. В таком положении нет разницы, какая музыка. Тот же Арам Хачатурян всегда говорил своим ученикам, что нужно опираться на фольклорную музыку, потому что это единственное, что сделает вас непохожими на других композиторов. По-моему, важно, чтобы музыка была качественная. Качественный рок можно совершенно спокойно поставить с любым классическим произведением, и они будут равнозначны. Другое дело, что попсовые произведения обесценились. То, что создавалось в конце 1980-х Стиви Уандером, Майклом Джексоном, – это были целые течения, и они тянули за собой поколения музыкантов. Начиная с конца 1990-х я в поп-музыке не могу найти таких ярких представителей. Это ставит такую музыку в более проигрышное положение. Но если музыка сделана профессионально, качественно, мне неважно, к какому жанру она относится.

Араксия Мушегян

Вы пишете для других исполнителей? Насколько трудно отдавать свое произведение кому-то другому? Вдруг он интерпретирует его по-своему?

Нет, это бесконечное счастье. Создающие люди любят давать, они не умеют брать. Поэтому с большим удовольствием отдаешь и надеешься, что отдаешь в хорошие руки, что исполнитель привнесет что-то новое, интересное и откроет твою музыку совершенно с другой стороны. Это очень интересный процесс, хотя я знакома со многими композиторами, которые очень ревностно относятся к своим произведениям. У меня такого нет. Я считаю, что когда ты написал музыку – она больше не твоя. Она уже принадлежит людям. И чем больше ее исполняют, чем больше она имеет возможность звучать, тем больше счастья она тебе доставляет.


Вы пишете музыку не только для исполнителей, но и для кино. Мало того, вы даже придумывали музыкально оформление для радиостанций. Есть ли какая-то разница, для чего ты пишешь музыку?

На самом деле разница есть. И вдохновение находишь от того, для чего ты это делаешь. Например, радиостанция – это был один из моих первых опытов. На ней звучала именно та музыка, которую я люблю. Мне было очень легко, и я с большим удовольствием это сделала. Что касается кино – это абсолютно другая история. Очень интересная, наверное, одна из моих самых любимых, потому что ты становишься частью картинки. Тут важно сохранить баланс, чтобы музыка не закрывала картинку, а делала ей подпорку. Это должно быть настолько гармонично и переплетено, чтобы одно другому не мешало. Часто бывает, что смотришь что-то и тебя настолько отвлекает музыка, что ты не воспринимаешь информацию. Я работала с очень хорошими режиссерами, я у них училась, как сделать так, чтобы действительно все было гармонично. Часто мне режиссеры говорили, что я первый композитор в их жизни, который говорит: «Убери отсюда музыку! Не нужна здесь музыка!» Я совершенно спокойно могу убрать целый написанный кусок, потому что мне интереснее, когда картинка дышит воздухом.

Араксия Мушегян

Ваш папа был главным архитектором Еревана. Повлияло ли это на ваше отношение к городу?

Безумно повлияло, и я в последние годы испытываю огромную боль, когда езжу по своему городу. Многое в том городе, который строил папа, в городе, в котором часто у нас собирались друзья архитекторы, изменилось безвозвратно. Очень многое сейчас изуродовано, потому что после развала Советского Союза произошел перелом, и концепция «города-сада» развалилась. Слишком много застроек, город перенасыщен. Очень много архитектурных сооружений, которые находятся в плохом состоянии, а они являлись памятниками архитектуры. Я даже слов не нахожу и не понимаю, как можно не сохранять то, что у тебя есть. Этой тенденции: снести все, что было, и построить заново, в таких особенно областях, как архитектура, не может быть. Архитектура и лицо города – это то, что ты должен оберегать. Естественно, ты какие-то новые вещи строишь, что-то обновляешь, но это должно быть гармонично, не должно ломать структуру всего города. На сегодняшний день, по мне, очень много в Ереване сломлено. Это коммерческое отношение. Но у людей, которые занимаются градостроительством, должно быть государственное мышление. Ты должен в первую очередь думать о своем государстве, о своем городе, и только потом о коммерческих вещах.


Какие ваши любимые места в Ереване?

У меня всегда трепет в сердце, когда я прохожу мимо своей школы имени Чайковского, где у меня прошло все детство. Я жила в доме рядом, и все мои друзья, весь этот малюсенький центр и консерватория – это самые дорогие моему сердцу места. Каждый раз, когда я прохожу мимо, у меня всплывают воспоминания, еще встречаю каких-то людей, которые там остались. Это очень трогательно. Мы с друзьями недавно гуляли по Еревану, и я поняла, что сейчас живу совсем в другом городе. Того Еревана, в котором прошло мое детство, уже, к сожалению, нет. Есть другой Ереван. Я не могу сказать, он хороший или плохой. Но поменялся он очень сильно.

Араксия Мушегян

Насколько вам важно петь на родном языке? Сейчас все стремятся петь на английском, чтобы быть более понятными миру, подстраиваются под массовую культуру.

Я совершенно спокойно отношусь к языковым вещам. Вопрос здесь намного глубже. Если мы говорим о композиторской деятельности, например, в зависимости от того, где я нахожусь, у меня музыка немного меняется, она получает какую-то окраску. По своим произведениям могу четко понять: это я написала в Армении, это – в России, это – в Италии. Видимо, композитор – как передатчик радиоволн. Мы ловим эти волны, которые окружают нас, и передаем в нашей музыке. Есть песня, ты ее пишет и понимаешь, что она должна быть на русском языке, а другая должна быть на армянском или на итальянском. Она рождается уже с языком. Я абсолютно спокойно отношусь к тому, что люди иногда переводят песни. Это дает более широкую аудиторию, ничего плохого в этом нет. Но первоначально песня рождается на том языке, на котором ты думаешь. Например, я не воспринимаю итальянские песни, переведенные на английский язык. Там фонетика итальянского языка заложена.


Ваш проект «Искусство без границ» сохраняет и знакомит людей по всему миру с армянской культурой и историей. Насколько вам важно распространять это?

Очень важно, потому что я считаю, что единственное, чем ты можешь быть интересен миру, – это своей культурой. Это делает тебя непохожим на других. И чем самобытнее твоя культура, тем ты интереснее. Есть тенденция уравнять всех: французское и итальянское кино должно быть похоже на американское, поп-музыка должна быть обязательно ориентирована на американский рынок. Но это не так. Когда у тебя есть своя самобытность, ты этим и интересен. Когда мы приезжаем в новый город, мы же не едем в деловые центры к высоткам. Мы едем в историческую часть города, смотрим на старинные здания, в которых есть национальный колорит этого региона. Мы ездим в маленькие деревушки, и это интереснее, чем смотреть новостройки, которые всюду одинаковые.

Араксия Мушегян

А цикл ваших проектов «Ереван – Москва – Транзит», «Ереван – Киев – Транзит», «Ереван – Тбилиси – Транзит» – тоже про сохранение культуры?

Про сохранение однозначно. 20 лет назад зародилась эта идея, и мы с компанией «Шарм» осуществили этот проект. Когда мы его начинали, все говорили: «Вы ненормальные, кому это надо? Кто будет петь на армянском языке?» На самом деле как только проект начался, певцы сами просились участвовать, потому что это было новым интересным опытом. Мы переделали около 80 песен: старые эстрадные, народные, городские романсы. Мы их переформатировали под новое звучание, и они в новом исполнении приобрели вторую жизнь. Это своего рода сохранение культуры и передача новому поколению, потому что о песнях, которые были написаны 80 лет назад, узнали молодые люди, которым по 10–15 лет, они поняли, что это часть их культуры. В старом исполнении они бы вряд ли это слушали.


Другой ваш проект «Футура» выявляет и поддерживает юные таланты. Это ведь очень трудно – найти одаренного ребенка, но в тоже время так важно дарить надежду и поддержку.

Это очень сложный процесс, потому что в основном все, кто учатся музыке, считают себя талантливыми, гениальными, и очень сложно оценить, что именно в этом человеке есть задатки и это действительно будет профессией его жизни. Когда ты окунаешься в этот процесс, талантливые дети сами начинают появляться. Мы очень давно работаем в этой области. Наверное, это чутье какое-то, когда ты чувствуешь, что человек создан для сцены, он не может без этого жить. И очень важно таких людей поддерживать. Было такое выражение: «Помогите талантам, а бездари сами прорвутся». Это действительно так. У талантливого человека очень тонкая субстанция, он не умеет сопротивляться всему, что происходит вокруг него. Его надо оберегать, лелеять, и он даст прекрасные плоды. Очень легко талантливого человека сломать. Очень редко в талантливом человеке совмещается сильный стержень и творческое начало. Оно очень утончает.


Расскажите, пожалуйста, про ваш проект «Музыка Вселенной». Звучит как что-то фантастическое: Пуччини, Лист, Шопен, Рахманинов, Прокофьев в Московском планетарии.

Музыка – это нечто космическое, необъяснимое. Мне очень часто задают вопрос: «Как ты пишешь музыку?» Я не знаю. Я ее просто слышу, воспринимаю и записываю. Может, это для кого-то звучит дико или смешно, но это действительно связь с космосом. Ты эту информацию получаешь откуда-то сверху. Если совсем углубляться в тему: семь нот, семь планет – это все взаимосвязано. И наша идея – связать космос с музыкой и окунуть людей в эту атмосферу, когда ты слушаешь космическую музыку и видишь космос, – я думаю, будет очень интересно.


Какие у вас планы?

Планов очень много. Мы сейчас работаем над интересным проектом, совместно с различными музеями делаем цикл передач об известных личностях: скульпторах, музыкантах. У нас есть готовый материал с музеем Арама Хачатуряна «Арам Хачатурян. Известный и неизвестный», с музеем Эребуни в Ереване – цикл передач «Наследие Урарту», о братьях Орбели, о Мартиросе Сарьяне, о пещерах Арени. Они выходят на всех наших официальных каналах. Это очень интересно, познавательно, и это эксклюзивная информация.


А какие у вас хобби, чем вы любите заниматься помимо музыки?

Я занималась всем чем угодно. Люблю экстрим. С детства мечтала летать, занималась парашютным спортом, правда, потом переломала все что только можно, на этом мои полеты закончились. Люблю спускаться под воду, ходить на байдарках, занималась фехтованием. Все, из чего можно почерпнуть адреналин, меня увлекает. Но, кажется, я уже перепробовала все, нужно искать что-то новое.


О чем вы сейчас мечтаете?

Если честно, я не люблю слово «мечта», люблю говорить «что я хочу» и «к чему я иду». Что касается моей деятельности, все, чего я хочу, я к этому иду. Сейчас я очень хочу, чтобы был мир на земле. Хочу, чтобы люди жили в мире, в спокойствии и в созидании. Искусство – созидательный процесс, очень хочется, чтобы все, что нас окружает, было мирным. Хочется дарить эту радость людям, чтобы они умели ценить то, что у нас есть.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Подписывайтесь, скучно не будет!
Популярные материалы
Лучшие материалы за неделю