Богдан Смоляницкий приехал в Россию из Казахстана и после окончания Екатеринбургского театрального института поступил на службу в один из лучших частных театров России. Считает себя именно театральным артистом, хотя не исключает возможности однажды сняться в кино.

Что для тебя значит место твоего рождения — Семипалатинск?

Я очень люблю свой город — это место силы для меня, хорошо знаю его историю. Семипалатинск издавна считается культурной столицей Республики Казахстан, он располагался на Великом шелковом пути. Его еще называли песочной или песчаной Одессой на среднеазиатской границе. В разные времена здесь учились, жили, творили Абай Кунанбаев, Мухтар Ауэзов. Федор Достоевский прожил здесь долгих пять лет ссылки — именно в Семипалатинске он написал «Дядюшкин сон». Я довольно серьезно изучал старинные архивные фотографии и документы, истории немецких, еврейских семей, проживавших некогда на территории Прииртышья. Посещал архив и библиотеку имени Абая Кунанбаева, участвовал в городских, республиканских олимпиадах по истории. Мне нравилось о чем-то рассказывать, вести дебаты, делиться знаниями, быть в центре внимания. Я думал, что это и станет моей профессией. Но потом театр перевесил.

В семье были артисты?

Как сказать. Мои родители — представители рабочего класса — особо не отличаются артистизмом… Но бабушка в советское время жила в Запорожье, работала парикмахером (тоже ведь творчество своего рода), делала стрижки и прически артистам театра. Вращалась в театральных кругах, если можно так сказать. Она имела неплохие вокальные данные, принимала участие в самодеятельности и даже пробовала себя на сцене ТЮЗа. Ей не раз советовали поступать в московский театральный вуз, Лилия Казимировна Броневская давала ей рекомендательное письмо в театральный институт, но бабушка отказалась — в силу сложившихся обстоятельств. Дед по линии отца — он, кстати, был левша, как и я, — входил в состав городского мужского хора, исполнял песни военных лет, был солистом, вот, видимо, и от него достались мне творческие «нотки». В общем, от всех понемножку.

А тебя что — или кто — привело к театру?

Характер и случай. Когда я учился в школе, был, что называется, душой компании — сидел на задней парте, что-то выкрикивал, шутил, мешал учителю вести урок. Мой классный руководитель Резеда Каюмовна Мамараева организовала театральный кружок, с него все и началось. А далее решено было применить мои творческие способности в более серьезной театральной студии, атмосфера театра заворожила, мне там с первых дней понравилось. Интересно, что многочасовыми репетициями и первой в жизни афишей с моим именем я обязан еврейской театральной студии-школе «Бейт -Шемеш» («Дом Солнца» в переводе с иврита), — интересно и потому, что дед мой был евреем, и в семье никогда этого не скрывали.

У нас в городе есть учреждение общенационального единства — Дом дружбы народов «Ассамблея народов Казахстана». И вот при этом Доме дружбы как раз и работали еврейская и немецкая театральные студии. Педагог Инна Борисовна Семененко заметила какую-то искру во мне, ей понравилось, как я работаю, — она пригласила меня в свою театральную студию «Четвертая стена» при Дворце молодежи нашего города. Я играл и в сказках, и во взрослых спектаклях о репрессированных, ведь Семипалатинск — место, куда ссылали немцев, евреев, чеченцев. И в русские студии ходил, везде участвовал, вел концерты и мероприятия. Такая была мультикультурная народная деятельность, и это на мне очень сильно отразилось — взаимопроникновение культур. Мы все были очень разные и все под одной крышей — это было очень здорово. Я заканчивал уроки в школе и тут же бежал в Дом дружбы народов.

У тебя сразу же получилось играть на сцене?

Инна Борисовна Семененко на первом занятии объяснила мне одну важную вещь. Я сказал: не знаю, как делать, покажите, как надо. А она говорит: артисту неважно «как», важно «что»! Вот что ты сейчас делаешь? Оправдываешься? Ну и оправдывайся. Я запомнил этот урок на всю жизнь. В театральном институте потом это тоже звучало — действие, действие, действие. Это самое главное.

А как ты попал в Екатеринбург?

Инна Борисовна посоветовала мне поступать в Екатеринбургский театральный институт, она сама там училась. Я поступил на заочное — и очень хорошо все складывалось. В меня там верили, предложили пойти на курс к Андрею Ивановичу Русинову — это такой локомотив консервативной актерской школы в ЕГТИ. Пришел к нему на заочку, и он меня взял с тем условием, что я приеду поступать на очное через год. Я сказал: хорошо, вернулся в Казахстан и устроился в областной русский драматический театр имени Ф. М. Достоевского. Как только пришел в театр, меня из отдела кадров привели в зал и сразу же отправили репетировать Ходжу Насреддина. Проработав там год, никуда ехать не собрался, не мог решить внутри себя: стоит ли срываться с работы и уезжать из родного дома, где можно уже играть какие-то роли? Смысла учиться на дневном я тогда не видел, приезжал на сессии. А потом все-таки спросил Андрея Ивановича, есть ли у него место для меня. И когда он — не сразу! — сказал, что есть, я уволился из театра, перевелся на курс назад и уехал в Екатеринбург. На тот момент мне было 19 лет. Вот тогда началась учеба-работа. Мы учились с утра и до утра! Работа, работа, работа…

Как же интересная молодая жизнь?

На меня Екатеринбург еще на заочке надавил — такой большой город! Я был слегка растерян, хотя бывал в Алматы, в Астане, но Екатеринбург — совсем другое… Европейский город, другой менталитет. К тому же еще и Урал, люди здесь более закрытые. Потом привык, конечно. А тогда мы сходили пару раз в клуб, я посмотрел на все эти столичные развлечения — интересно, но мне не особо понравилось. Я такой себе тусовщик. К тому же в общежитии театрального института было весело всегда, да и в театре мы каждый день пляшем и поем, искать дополнительных впечатлений нет потребности. В клубы ходят, чтобы скрасить свои будни, а я ж не мешки разгружаю. Хотя наша работа тоже сложная, пусть и не утомительная, но требует серьезных энергетических затрат…

Некоторые считают, это не работа, а удовольствие.

Если нужен результат, придется потрудиться. Мне кажется правильным, когда ты всё в своем деле должен выстрадать. Как, например, Николай Владимирович Коляда. Его театр, его дело идет с таким успехом, потому что он его выстрадал. Человеку, который приехал из провинции (а Николай Владимирович, кстати, тоже из Казахстана), всё приходится выгрызать.

Как вышло, что ты стал работать в «Коляда-Театре»?

Вообще моя задача была — окончить институт и поступить на работу. Я очень люблю свою маму и делал это ради нее: это не комплекс, дескать, мама, обрати на меня внимание, просто я ее действительно очень люблю и уважаю. Мама 16 лет проработала на стройке — вначале была строителем, мастером, потом получила образование, стала начальником по строительству на комбинате. Я никак не мог ее подвести с театральным институтом и работой. И вот в 2021 году, уже получив дипломы, мы с моей бывшей девушкой написали Николаю Владимировичу. Мы показались, нас взяли, но потом обстоятельства сложились так, что она ушла, а я остался, — хотя брали именно ее, а я шел прицепом. И вот прижился, работаю здесь уже полтора года.

У Коляды, мягко говоря, нестандартный театр. Не возникало каких-то противоречий?

Еще до того, как я пришел к Николаю Владимировичу работать, он меня поразил в одном из своих интервью. Он глыба, но в то же время здравомыслящий, адекватный — и творит историю! И он потрясающе открытый. Всегда говорит — и я это тоже стараюсь применять в своей работе — о сострадании, милосердии, умении пожалеть своего героя.

Рекомендуем почитать:

А противоречий никаких быть не могло. Главное в театре — это человек, а театр — что-то душеобразующее, вот что самое главное. Рядом со мной работают грандиозные артисты — Федоров, Ягодин, Зимина, Макушин, Кучик, Тарасов, Итунин, Замураев, Маковцева, Плесняева — бесконечно можно перечислять. И в первую очередь сам Коляда. Это настоящий самородок. Он как авианосец, который несет на себе очень много всего. Ведь на нем немыслимое хозяйство. Он и режиссер, и художник, и администратор, и драматург, и родной отец всем нам.

Тебе сразу же стали давать большие роли?

Нет, сначала была массовка и небольшие роли. Потом режиссер Борис Пивоваров, ученик Николая Владимировича, захотел ставить «Хорошую девочку Лиду» Романа Козырчикова. Пивоваров решил сделать спектакль и взял меня на роль Бориса — можно сказать, главная роль. Камерный такой спектакль, гениальный совершенно, я каждый раз плачу-не-могу, потому что это про нашу жизнь, этим и цепляет. Потом у меня было много вводов в шикарные эпизоды — роль Ляписа-Трубецкого и Альхена в «Двенадцати стульях», Шприха в «Маскараде», Собакевича в «Мертвых душах». Всё это я сейчас играю. Андрий в «Тарасе Бульбе» — самая главная на сегодня моя большая роль. Безумно жаль мне эту семью, семью Бульбы. Дети, которые получили европейское образование, обучились в бурсе, приехали домой и видят всю эту дикость. Андрий сначала говорит: не надо, ребята, рубить сплеча, но вот случилась у него любовь к этой панночке, свела она его с ума своей красотой немыслимой. Характер у Андрия такой, он до женского пола падкий. Остап, как говорит Николай Владимирович, — за спорт, за военное ремесло, а вот Андрию надо на сеновал… и он пропадает в этом, потому что это любовь, главная любовь в его жизни.

«Тараса Бульбу» очень тепло принимали в Москве на недавних зимних гастролях. Правда, что ты в первый раз побывал в столице именно в этот раз, с театром?

Да. Надо сказать, что по знаку зодиака я Телец, приземленный такой человек. И когда мы въехали в Москву, смотрел из окна автобуса — и наблюдал за тем, как живут люди. Мы проезжали спальные районы, и я обратил внимание, что не у всех людей есть стеклопакеты. Вроде бы такая мелочь, но! Значит, люди не могут себе этого позволить, за этими деревянными окнами из 1980-х скрывается совсем другая жизнь… И таких окон много. Я-то ждал, что это будет Европа. Говорят же, не обязательно переезжать в другую страну — переезжайте в Москву, это не Россия. Ан нет, Москва — это Россия.

Самое сильное впечатление на меня произвели Белорусский вокзал, высотки и особенно монумент «Рабочий и колхозница»: «О, это же как на заставке “Мосфильма”!» Один из символов советской эпохи.

А вот про Кремль я думал, что он будет больше. И Большой театр тоже оказался не таким большим, я-то думал, он меня раздавит.

Публика московская тебе понравилась? И как ты относишься к тому, когда люди вдруг уходят со спектакля в антракте?

Принимали нас очень хорошо, зрители в Москве более открытые, чем на Урале. А когда уходят… Гения всегда сложно понять простым смертным — это про Коляду! Это, конечно, плохо для кассы, потому что эти зрители больше не придут — да и артистам не очень приятно, но это не значит, что надо отчаиваться: надо работать дальше.

Кого мечтаешь сыграть?

Я не думаю об этом. Мне нравится фраза из спектакля «Всеобъемлюще»: «Надо жить, как набежит». Ты же не знаешь, что будет завтра, что может произойти. Может, вообще никакие роли не нужны будут! Хотя… Если задуматься… Я бы хотел в «Ромео и Джульетте» сыграть Тибальда. Сильная роль. «Как, ты сцепился с этим мужичьем? Вот смерть твоя, оборотись, Бенволио!». «Мне ненавистен мир и слово “мир”, как ненавистен ты и все Монтекки!» Вообще у меня вырисовывается амплуа — благодаря типично славянской внешности и фактуре — либо деревенского донжуана, либо богатыря или спецназовца… Что-то такое мужское, исконно русское. А мне хотелось бы что-то трогательное сыграть, чувственное, настоящее. Вообще, считаю, что способен на разные краски — и так, и еще вот так, и эдак. В пьесе «Ушко» наркомана играю, мне очень нравится. А еще трансвестита — в пьесе «Мадам Роза». Скоро будет ввод на роль Грига в «Безымянной звезде». Уже в приказе стоит.

Но я понимаю, что всего не сыграть, театр — не фабрика по исполнению желаний. Надо просто нести свой крест и веру. Артист — зависимая профессия, мы зависим от всех абсолютно, а от нас не зависит ничего. Как говорит Николай Владимирович, всегда есть артисты, которые могут с успехом ввестись на ваши роли.