Как жил князь Пожарский после своего подвига Юрий ЭСКИН, главный хранитель РГАДА
Короля делает свита, а освободитель Москвы князь Пожарский, всю жизнь востребованный как военный и политический деятель, сам окружил себя многими интересными людьми.
По окончании Смутного времени Дмитрий Михайлович командовал войсками в трех войнах, поочередно возглавлял три приказа (тогдашних министерства), воспитывал трех сыновей (и одного племянника, славного князя Хованского, см. «Спасая Казань» в ЧиМ № 3. – Ред.), владел домами в Москве и имениями в родовых землях бывшего Стародубского княжества. Но главное, о чем пойдет речь в статье, собрал свиту под стать себе, герою всей России.
В дворне князя попадались люди из разных мест и профессий. Верхушкой являлись управляющие – стряпчие или приказчики. В 1630–1640-е часто упоминается живший постоянно в Москве стряпчий Иван Головин; в 1640-е годы ведает имуществом князя, а затем его вдовы Муралей Кравцов. Была, конечно, домовая (вероятно, и походная) церковь, служил в ней в 1634-м и 1636-м крестовый поп боярина князя Дмитрия Михайловича Кирьяк.
В числе людей князя было немало мастеров. В переписной книге Москвы 1621–1622 годов записан на Сретенке «двор боярина князя Дмитрея Михайловича Пожарского людей Ивана бронника, да Микиты уздника, да Петра седельника». Там же на леве дворы: «князя… Пожарского кузнеца Гаврила Филипова», у Покровских ворот «чоботника (сапожника. – Авт.) Иевка Игнатьева», в Кисельном переулке «охотника Прокофья», близ Яузских ворот «рыбника Микитки Григорьева».
В переписной книге 1638-го для учета всех способных носить оружие москвичей на случай осады (каждый год ждали крымского набега) указано, что на собственном дворе Пожарского переписчики никого не застали: «Сказал стряпчей ево Иван Головин: ʺчто было людей у государя ево князя Дмитрея Михайловича, и те люди с государем ево пошли на службуʺ» (он строил тогда засечные черты, то есть оборонные линии, в Рязанском уезде. Помимо слуг взял с собой, видимо, и каменных дел подмастерья – это звание тогда примерно означало дипломированного архитектора. – Авт.). Записаны были «дворы по Рожественской улице и от Рожественской улицы по Сретенские ворота и от Сретенских ворот Сретенскою улицею по Введенскую решотку дворы всяких людей: ˂…˃ Тимошка серебреник, Петрушка и Павлик бронники, Пронка портной мастер, Матюшка алмазник, Антошка седельник, сказали, что будут они все на службе с боярином».
Близ церкви Егорья в Лужках жил Васька Степанов сын Веселов, закладчик (то есть ставший временным холопом) Пожарского, в военное время служивший ему с рогатиною. В проулке близ церквей Симеона Столпника и Микиты Великого жил крестьянин Пожарского Гаврила Яковлев, доложивший, что «будет с рогатиною». Не застали переписчики на Сретенке на своем дворе «Филипа Иванова сына, каменного дела подмастерья, с пищалью, а сказали, живет на тяглой земле боярина князя Дмитрея Михайловича Пожарсково закладчик». В Кузнецкой слободе жил человек боярина Пожарского Федько Петров с сыном Степкой, оба заявили, что «будут с пищальми». В 1630 году упомянут фонарный мастер Федька. Все эти люди строили дома и церкви, ковали и чинили оружие и доспехи, шили обувь и упряжь, поставляли рыбу и дичь, выполняли ювелирные работы, но в случае тревоги брали пищали и рогатины в личном отряде князя.
В число военных слуг Пожарского входили и молодые безземельные дворяне. В 1620-е некий Дмитрий Иванов сын Вахромеев, пустопоместный, докладывал: «а живу у родителей, жалует боярин князь Дмитрей Михайлович Пожарской, поит и кормит». В 1616-м служилые люди из Вятки, ездившие в Москву, побывали в гостях у Пожарского, может быть, как ветераны его войска «ходили во двор челом ударить», поднесли ему по обычаю подарки – рыб калушку и белорыбицу, калачи, яблоки на два рубля с гривной, дана была и «дворяном его гривна». Думается, Дмитрий Михайлович радушно встретил своих былых воинов, и под деликатесные калугу и белорыбицу полились в чары и братины старые меды из княжеского погреба…
В селе Пожарского Марчугах жили 44 княжеских воина. Имелись и боевые холопы из пленных. Так, в 1632 году ему пришлось вытаскивать из тюрьмы одного немчина, на которого другие иноземцы ложно донесли, что хочет бежать за границу. А шляхтич Мартын Боржевицкий, скорее всего, белорус, служил Пожарскому более 20 лет и, по словам князя, «на многих боях со мною бывал, и от многая смерти отымывал». В 1619-м шляхтич подал челобитную об отъезде на родину, «как отпущали литовских людей». Его обвинили в попытке побега, хотя «тово у него и в уме не было, что ему в Литву отъехать», и сослали. В Томске Мартын прослужил более шести лет как военный и дипломат, успешно вел переговоры с калмыцкими тайшами, но в 1625-м за непригожие речи по доносу снова попал в тюрьму. Семья Боржевицкого, сохранявшая клиентские отношения с Пожарским («а у него государь зде жена и дети, у меня холопа твоего»), обратилась за помощью. Воспользовавшись амнистией 1633 года в связи со смертью Филарета, Пожарский косвенно признал в своей челобитной, что поверил в свое время оговору, послал за шляхтичем приказчика и вернул того в Москву. Не исключено, что злосчастный Мартын попал в жернова какой-то интриги против своего хозяина.
В боярский двор затесывались и настоящие авантюристы. Его весьма ловкий холоп Богдан Шишкин бежал, но в Шацке попал в тюрьму. Не растерявшись, тут же начал доносить на местных губных старост (начальников уголовного розыска в уездах), что они выпускают разбойников за взятки. Пикантность ситуации заключалась в том, что сам Пожарский в это время руководил Разбойным приказом, которому подчинялись все губные старосты, и ему пришлось разбирать доносы своего беглого холопа на подчиненных. Сохранились часть следственного дела и челобитная князя, он просил выпустить Шишкина из тюрьмы и отдать ему: вероятно, пожалел склочника, за которого, по его словам, просила мать. Дмитрий Михайлович по возможности заступался, если просили родственники, хотя, наверное, и предполагал «поучить» домашними средствами…
Известно о двух архитекторах Пожарского – Филиппе Иванове и Обросиме Максимове. Последний построил в Савво-Сторожевском монастыре новую колокольню. Ему помогали четверо княжеских каменщиков, видимо, весьма квалифицированных, поскольку каждый за 22 с половиной дня работы получил из патриаршей казны высокую плату – рубль четыре алтына. Так что у освободителя Москвы имелась профессиональная строительная бригада во главе с зодчим, способная выполнить заказ на постройки сложных объектов.
Человек некрепкого здоровья, Дмитрий Михайлович старался иметь в своем дворе тех, кто способен оказать медпомощь. Бывший комендант Кремля польский полковник Николай Струсь на переговорах об обмене пленных в 1614 году просил царя Михаила Федоровича о возвращении слуги, который с момента взятия Кремля жил у Пожарского. Это был венгр Павел, цирюльник. Струсь мотивировал просьбу нуждой в лечении, а именно кровопускании. Вероятно, и победитель, и побежденный были гипертониками. Струсь ровесник Пожарского (1577 года рождения), а умер в 1627-м после тяжелых испытаний: в битве под Цецорой 1620-м был ранен и два года провел в турецком плену. Неизвестно, остался ли Павел лечить князя или вернулся к прежнему хозяину.
В селе Пожарского Пурехе согласно переписной книге 1622–1623 годов жили княжеские деловые люди, то есть конюх, кузнец, пивовар, солодовник, плотник, псарь (медведчик), коробейник, серебряник, а также трое веселых, то есть скоморохов. В другой вотчине под Балахной в слободке Кубенцово помимо крестьян тоже жили солевары, псари, веселые. Повсеместные гонения на первых русских актеров начались с указов 1648 года, а до них зачастую целые труппы составляли люди каких-нибудь вельмож. Сохранился уникальный документ – челобитная 1633 года группы скоморохов в Приказ Большого дворца, ведавший личными царскими владениями. Трое веселых, именовавших себя людьми боярина князя Шуйского, младшего брата покойного царя, и один – боярина князя Пожарского по имени Федька Степанов сын Чечотка, 25 мая пришли в дворцовое село Дунилово «для своего промыслишка», а там их задержал, запер в бане и ограбил (вымучил) приказный управляющий села А. М. Крюков. У скоморохов Шуйского отнял 12, а у Чечотки 20 рублей. Огромная по тем временам сумма говорит о доходности их профессии.
Что характерно: люди, ограбленные начальством, не чувствовали себя бесправными, жаловались в приказ, ведь за ними авторитет и могущество покровителей. Похоже, Пожарский был неравнодушен к искусствам. На земле московского монастыря Св. Петра Митрополита жил еще один человек Дмитрия Михайловича – Томилко Григорьев сын Мерин, трубач. Возможно, музыканты и актеры помогали развеять нервную болезнь («черный недуг», «немочь»), на которую часто жаловался герой России.
Люди, которым покровительствовал Дмитрий Михайлович Пожарский, были разных национальностей – русские и татары, белорусы и украинцы, цыгане и венгры. Искусные строители, портные, оружейники, солевары, кузнецы, ювелиры, иконописцы, портные, сапожники, торговцы, лекари, коневоды, скоморохи… Это их руки восстановили Россию после лихолетья Смутного времени.
Полностью статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 3(4), июль – сентябрь 2021
