Лотта Петронелла: «Я абсолютно и безусловно верю в человеческое в человеке»

Режиссер из Финляндии – о поисках себя в себе, языке наблюдений и изменении реальности, даже если ее нельзя изменить

Теги: Национальная культура | Кинематограф | Режиссеры

Фото: Hanne Manelius

Автор: Алина Ребель

Лотта Петронелла снимает фильмы о далеких и забытых местах и событиях. Ее «Остров душ» вышел в разгар пандемии. История об острове в Балтийском море, который больше 100 лет назад был превращен в лечебницу для душевнобольных женщин. Там, изолированные от общества, скрытые от его стыдливого взгляда, эти женщины и остались. Предыдущий фильм Лотты – «Земля без Бога» – тоже раскрывает тайну отдаленного уголка, ирландских провинций, в которых на протяжении сотен лет действовали школы для бедняков, так называемые рабочие интернаты. Здесь никто не занимался развитием и образованием детей, их делали покорной частью общества. О том, почему эти громкие истории так и остались тихими и замалчиваемыми, и каково это – искать и не находить себя, режиссер рассказала нашему журналу.

Все названия ваших фильмов связаны обязательно с местом: «Земля без Бога», «Остров душ», «Дом. Где-то там». И всегда даже название уже несет в себе ощущение горечи. С чем это связано?

Какой интересный вопрос! Думаю, если оглянуться назад, на вещи, которые делала в последние годы, я действительно все время размышляю о месте. Я уехала из Финляндии, где я родилась, когда мне было 19 лет. Всю свою жизнь я прожила за границей, вернулась всего несколько лет назад. Жила в Лондоне, училась на художника. Знаете, большие города – это очень сложные пространства. Они наполнены людьми, которые все время чего-то ищут. Я тоже все время искала место, в которое могу вписаться. Уехала из Финляндии по этой же причине. После жизни в Лондоне очень сильно заболела. И почувствовала, что мне нужно собрать себя заново. Идея места всегда была для меня очень сложной, я никогда не чувствовала себя связанной с каким-то местом. Поэтому начала снимать в маленьких местах, деревушках. Видимо, потому что мне нужно было найти пространства, с которыми сама не была связана. Это было моим личным поиском. Я почувствовала себя совершенно оторванной от какого бы то ни было места.

Видимо, ваша растерянность и привела вас на остров Сейли?

Остров Сейли – мой первый фильм. Фильм о женщинах, которые обществом считаются неконвенциональными. И в то же время они были плотно связаны с этим островом, куда их десятилетиями отправляли, чтобы изолировать от общества. С одной стороны, они оторваны от своих родных мест, с другой – связаны с этим островом, с его природой. Для них этот остров – целый мир. Он для них был не просто местом, скалами, деревьями. У них была духовная связь с этим островом, они не отделяли себя от этого острова, они принадлежали ему, а он им. Я попыталась исцелить свою сломанную жизнь, свое психологическое нездоровье через их истории. Потому что в современном мире мы все страдаем от того, что мы не связаны ни с чем, оторваны от мест, где мы родились и выросли, не привязаны к местам, в которых живем, к людям, с которыми живем, к самим себе. Мне было важно найти способ рассказать о других, пытаясь разобраться в себе. Для меня этот фильм был о внутренней жизни людей, а не о том, чего они добились. Я не хочу сказать, что достижения людей менее важны, но мне было важно другое. И об этом мой предыдущий фильм тоже.

И его название тоже связано с местом: «Дом. Где-то там».

Да, снимала его в Финляндии. И при этом у меня все время было ощущение, что я никак не связана с этими людьми. Они для меня были загадкой. Один из моих героев – рыбак, второй – охотник на тюленей, еще один – почтальон, еще один – капитан корабля. Это все были люди, жизнь которых очень сильно отличалась от моей. А потом я снимала фильм «Земля без Бога» на Большом острове в Ирландии. К этому моменту уже чувствовала себя гораздо лучше, пошла на поправку. И мне удалось снять фильм о социальном институте – о том, что происходило с людьми на протяжении 100 лет в индустриальных школах, которые курировали государство и церковь и которые стали институтом принуждения, контроля, подавления.

Все ваши фильмы, в сущности, о том, как социальные институты разрушают жизнь человека. Когда рассказываешь истории об острове, который превратился в тюрьму для психически нездоровых женщин, о школах, которые стали тоталитарной системой подавления личности, легко потерять веру в человечество.

Тем не менее я абсолютно и безусловно верю в человеческое в человеке. И именно поэтому из художника, который создавал художественные миры, вымышленную реальность, обратилась к документальному кино. Я и здесь все время сомневаюсь, как мне удастся рассказать историю другого человека так, чтобы она была услышана. И здесь нельзя сфальшивить. Когда мы снимали «Дом. Где-то там», провели 70 интервью. И ни одно из них не вошло в фильм в итоге. Мы поняли, что не можем их использовать. При этом я должна была все время помнить, где я в этой истории. Потому что у меня был совершенно другой жизненный опыт. А параллельно начала снимать фильм об острове Сейли. На самом деле планировала снимать о том, как ученые изучают там изменение климата, глобальное потепление. И с самого начала думала, что как-то история этого острова неотделима от его прошлого. Раньше туда привозили женщин, чтобы изолировать и изучать, а теперь туда приезжают ученые, чтобы изучать сам остров, природу, которая стала для нас опасной. И еще одним очень важным аспектом для меня стало то, что я сама прошла через институт психиатрии. Когда просматривала свои медицинские документы, написанные разными психиатрами, поняла, что язык наблюдения не очень изменился. И самое странное – я не узнавала в их описании себя, меня там не было. Они использовали термины, специальный язык для описания, но они не видели за этим меня. Когда я начала снимать про индустриальные школы, для меня это стало подсказкой. Туда отправляли детей с шести лет. Этих детей некому было поддержать, некому их поддержать и сегодня, у них нет сообщества. Когда мы говорим о движении «Black Lives Matter», это сообщество, которое поднимается на защиту своих. А у людей, о которых говорят мои фильмы, нет никакого сообщества, нет общественной поддержки. И самое грустное здесь, что мы так и продолжаем жить, создавая институты, подавляющие личность, унижающие человека. Мне все чаще кажется, что это часть человеческой натуры.

Сейчас многие скажут: а как же демократия? Как же идеалы свободного общества?

Я живу в Финляндии снова. И точно знаю, что система сумасшедших домов, система лагерей для эмигрантов – все это заведения, которые по сути своей мало чем отличаются от тюрьмы. Сумасшедшие дома называются больницами, но на самом деле это не так. Больница – место, где тебя лечат, исцеляют, а здесь никто не заботится о тебе, тебя просто изолируют от общества. Более того, сейчас остров, который стал в буквальном смысле тюрьмой для женщин с ментальными расстройствами, превращается в место туристического паломничества и научных экспедиций. Так работает капитализм. Это безумная история о том, как мы пытаемся скрыть историю, забыть о ней, закрыть глаза на то, что с нами происходило. Мы ведь так и не знаем, где все эти женщины были похоронены. Могил нет. Когда на этот остров приезжают туристы в 2021 году, никто им не рассказывает о том, что там происходило. Это то, что мне кажется важным и интересным в этой истории. Потому что если человек узнает о том, что там происходило, он неизбежно задается вопросом: какого черта вообще? И что я делаю здесь? Когда я делала фильм, постоянно задавала себе этот вопрос: что я делаю, где мое место в этой истории? Я ведь тоже часть системы. Я тоже продаю эту историю. Сейчас я пытаюсь издать книгу об острове. В основе книги будет история растений этого острова, потому что больные были связаны с ним, с его природой. Да, это невыносимо горькая история. Но в ней я вижу и надежду, потому что мы живем в то время, когда открываются тайны. Когда официальная история перестает быть единственным вариантом истории. И голоса этих женщин, которые молчали сотни лет, сейчас прозвучали.

Но вы сами говорите, что создавать системы подавления личности – это просто часть человеческой натуры?

С одной стороны, конечно. С другой стороны, я не историк, я художник. И убеждена, что художники, люди искусства тоже пишут историю, создают ее. В этом для меня миссия искусства – отражение реальности и поиск возможностей ее изменить. Даже если ее изменить нельзя. Я не верю в надежду, считаю, что надежда очень опасна, это такая ловушка от привилегированной части общества. Но верю в образ, верю в силу художественного образа и силу художественного слова, которое может стать призывом к действию. Очень верю в действие, в дело, в то, как мы участвуем в жизни, в ее процессах. У нас у всех разные возможности. Но когда мы находим внутри себя возможность сопротивляться, что-то начинает меняться. Буквально на днях снова заговорили о разоблачениях сексуальных преступлений в католической церкви. Еще совсем недавно было сложно себе представить, что об этом будут говорить. И должны пройти десятки лет, прежде чем институт церкви сможет измениться, признать свои ошибки. Но есть люди, которые готовы об этом говорить. И фильмы, которые об этом снимают, помогают этим людям заговорить. Всегда есть возможность разорвать порочный круг и заставить людей признать, что человечество прошло через ужасные вещи.

Сегодня, мне кажется, все заняты, наоборот, созданием очень приглаженного, гламурного образа себя, истории.

Да, социальные сети создали новый контекст. Сейчас каждый занят созданием своего образа. Мы все думаем о том, как себя представить, позиционировать. Мы привыкли к идеальным образам, нас к ним приучили. Именно поэтому задачей искусства становится как раз обратная история – показать нашу обратную сторону.

Как вы поняли, что хотите заниматься искусством?

Когда была ребенком, очень интересовалась растениями и поэзией. И еще у меня была насыщенная внутренняя жизнь, если можно так сказать. Я всегда чувствовала себя чужой, никогда не было у меня чувства принадлежности к тому, что меня окружало. Даже к семье. У меня прекрасная семья, я их очень люблю, меня никогда не обижали в школе, но мне всегда все люди вокруг казались странными и чужими. То, как я воспринимала жизнь, всегда очень сильно отличалось от того, как воспринимали жизнь окружавшие меня люди. Но при этом у меня всегда была очень тесная связь с природой. Я как будто не отделяла себя от моря, цветов, деревьев. Так что просто доверилась своей природе.

Но от природы вы уехали в Лондон, в каменные джунгли.

Да, я мечтала стать дизайнером по костюмам. И у меня довольно быстро появились отличные предложения, я начала работать на больших проектах как дизайнер костюмов. В конечном итоге это тоже большой плюс: я довольно рано поняла, что это не мой мир. Что фильмы, которые создаются как часть большой индустрии, на производстве которых много алкоголя, наркотиков, других неприятных вещей, не мой мир. Я была очень растеряна, но это помогло мне быстро понять, что нужно выбираться. Я хотела делать свои фильмы, экспериментальное кино. В Лондоне есть международная киношкола, я общалась с людьми оттуда. И опять же поняла, что если останусь в этой среде, себя в ней не найду. Поэтому решила изучать искусство и найти свой собственный путь. Именно искусство всегда было тем пространством, к которому я чувствовала принадлежность. Моими учителями были художники, причем давно умершие: я много читала с самого детства, любила старую живопись. Поэтому поступила в художественную школу.

Часто происходит по-другому: молодые люди стремятся к славе, к большим проектам, к деньгам.

Я всегда стремилась к себе, к каким-то очень внутренним, интимным вещам. Делала очень крутые вещи в дизайне костюмов, стала отличным дизайнером, но все это было скорее про внешнее, чем про внутреннее. А мне было важно бережно относиться к себе. В итоге из всей этой лондонской тусовки я уехала. Живу в Финляндии на острове. Часами гуляю в лесу. И наконец-то чувствую себя комфортно с самой собой.

Полностью интервью опубликовано в журнале «Перспектива. Поколение поиска» № 1–2/2022.

Рекомендуем прочитать интервью с кинорежиссером и видеохудожником из Узбекистана Саодат Исмаиловой.