Нарек Ахназарян: «Музыкантом меня сделала любовь к футболу»
Виолончелист из Армении – о Мстиславе Ростроповиче, «Иствикских ведьмах» и жизни в самолетах.
Ольга Романцова
Его называют лучшим из современных виолончелистов, новым Ростроповичем. А он скучает по бабушкиному варенью, помогает больным детям, считает виолончель спутницей жизни, а себя – первым Ахназаряном.
Вы выросли в музыкальной семье, какие у вас самые первые воспоминания, связанные с музыкой?
Не могу рассказать о первом случае знакомства с музыкой, потому что оно произошло еще в бессознательном возрасте. Видимо, впервые я услышал ее еще до рождения, в материнской утробе. Музыка постоянно звучала в нашем доме: не только мои родители, но и все мои братья музыканты: старший – пианист, средний, Тигран Ахназарян, – скрипач, а сейчас главный дирижер Южно-Сахалинского симфонического оркестра. Поэтому сколько я себя помню, столько и помню звучание классической музыки и музыки вообще.
Вашим родителям любовь к музыке тоже передалась по наследству?
Профессиональных музыкантов, кроме родителей, в нашем роду практически не было. Дедушка с папиной стороны был известным армянским археологом и скрипачом-любителем, он отдал папу в музыкальную школу учиться игре на скрипке. А бабушка с маминой стороны – одной из ведущих танцовщиц Государственного ансамбля танца Армении. К сожалению, ее карьера оказалась хоть и яркой, но короткой. Она вышла замуж, и мой дедушка заставил уйти со сцены, заниматься семьей и детьми. Но очень многие бабушку помнят до сих пор. Один из моих концертов в Вашингтоне до начала пандемии был посвящен армянской музыке и культуре. Мы выступали вместе с легендарным Дживаном Гаспаряном, и он очень тепло отзывался о бабушке. В молодости он работал в этом ансамбле и видел, как она танцует. Никогда не забуду, как бабушка танцевала на наших семейных праздниках. Ей было уже за 70, но грация движений, певучие линии рук, производили незабываемое впечатление. Было видно, как замечательно она танцевала в молодости. Бабушка любила проводить большую часть времени на даче, где в основном прошло мое детство. Помню вкус бабушкиного варенья, сухофруктов, солений, домашнего вина… Иногда мы выезжаем на эту дачу, чтобы отдохнуть.
Что вы думали о виолончели, когда мама отвела вас в музыкальную школу и записала в класс виолончелистов?
Тогда я вообще хотел стать футболистом (смеется). Поэтому мамина идея мне сильно не понравилась. Для меня было мучением заниматься музыкой, ведь первые несколько лет приходится играть достаточно унылые гаммы, упражнения, этюды. Я был очень непослушным и своенравным ребенком, в какой-то момент папа понял, что невозможно силой заставить меня заниматься, и поставил условие: если я буду продуктивно заниматься в течение дня, то мне разрешат вечером поиграть в футбол с друзьями. Я обычно шучу, что музыкантом меня сделала любовь к футболу.
Правда, что мама записала вас в класс виолончелистов, посмотрев фильм «Иствикские ведьмы»?
Образно говоря, это была вишенка на торте. Мама, видимо, инстинктивно чувствовала, что виолончель – мой инструмент. И в тот момент на постсоветском пространстве как раз шли «Иствикские ведьмы». В этом фильме есть эпизод, где Сьюзан Сарандон играет на виолончели концерт Дворжака так страстно, что виолончель начинает дымиться и загорается. Как я уже сказал, был ребенком непослушным и диким. Посмотрев «Иствикских ведьм», мама пришла к мысли, что я должен быть виолончелистом, и, не обговаривая этого с папой, записала меня в класс виолончели. Директор музыкальной школы и педагоги были в шоке от маминого поступка. В середине 1990-х все хотели, чтобы дети играли на фортепиано или на скрипке, виолончель, по крайней мере в Армении, считалась «запасным вариантом», если у ребенка с другим инструментом ничего не получится. Но я благодарен родителям, что они увидели во мне талант и не дали ему пропасть. А когда в 11 лет вместе с мамой переехал в Москву, было ясно, что это мой путь, и уже не хотелось сворачивать.
А какие-то детские развлечения у вас были? Или из-за музыки детство было потеряно?
Конечно были! Мы играли в футбол, делали петарды и рогатки, катались на велосипедах… У нас в Армении в июле есть праздник Вардавар. В этот день принято обливать друг друга водой в знак очищения, и просто невозможно выйти на улицу: тебя обязательно обольют водой с ног до головы. На Вардавар мы всегда делали бомбочки из воздушных шаров или пакетов, наполненных водой, и забрасывали их в окна проезжающих мимо троллейбусов, автобусов, маршруток или бросали с балкона на головы ничего не подозревающих прохожих. В общем, развлекались.
Какие педагоги на вас больше всего повлияли? Трудно ли было учиться?
Я сразу вспомнил Ирину Сергеевну Лопатину, нашего преподавателя по гармонии в Мерзляковском училище при консерватории. Она была педагогом от Бога и замечательным человеком! И хотя гармония – сложный предмет, она привила любовь к нему и мне, и всем своим студентам. Я часто оставался после уроков, и мы с Ириной Сергеевной часами разговаривали об истории и об искусстве. Она знала все и всех, помнила все даты и для меня была кладезем познаний.
И, конечно, мне очень повезло с педагогами по специальности. Зара Саркисян – мой первый педагог, который мне привил любовь к виолончели, – учился в ленинградской консерватории у Александра Штримера и приучал меня к петербургской школе. В Москве у Алексея Селезнева я освоил московскую школу. Одним из своих наставников считаю Мстислава Леопольдовича Ростроповича. Практически каждый раз перед его приездом в Москву его ассистенты мне звонили и говорили: «Мстислав Леопольдович через несколько дней будет в Москве и хочет вас послушать». Я ему много раз играл. И еще я очень обязан своему педагогу в Бостоне Лорансу Вешеру, у которого проучился два года до победы на конкурсе Чайковского. Он меня очень многому научил, думаю, если бы не он, я бы не победил.
Русская и американская музыкальные школы сильно отличаются?
Очень сильно. Русская школа намного более жесткая и подчиняется целому своду канонов. В каком-то смысле это хорошо, но иногда мне мешало. Я лично считаю, что американская школа намного более свободная и открытая. Мне повезло, я получил базу русской школы и, владея этой базой, впитал свободу школы западной. Считаю, что если было бы наоборот, это было бы хуже.
Что изменилось в вашей жизни после победы на конкурсе Чайковского?
Изменилось все. Открылось множество новых возможностей, я сразу подписал контракты с несколькими крупнейшими менеджментами. Появились ангажементы, приглашения на концерты, моя жизнь кардинально поменялась. До этого я выступал в основном в Америке, из-за того что там жил и учился. После победы объездил практически весь мир, выступаю во всех основных концертных залах мира, во многих неоднократно, и, надеюсь, буду выступать.
- Шероз Исматов: «Конфликты происходят из-за нежелания людей понимать друг друга»
- Алена Халимончук: «Все просто, если не усложнять»
- Максим Виноградов: «Работа в театре заставляет задавать себе философские вопросы»
- Александр Печенегин: «Очень просто руководить, когда ты честен перед собой и перед ребятами»
- Вячеслав Шутов: «Я ввязался в авантюру, не чувствуя никакой почвы под ногами»
Что вам интересно в культуре других стран? За кем из коллег следите, на кого равняетесь?
Первое, что приходит на ум, это, конечно, Япония, потому что классическая музыка возведена там в ранг элитарного искусства. Люди обожают классику, и чем она серьезнее, тем для них лучше. Несколько лет назад я играл в Киото два вечера подряд все виолончельные сюиты Баха и был поражен, с каким вниманием и удовольствием слушали эту достаточно длинную и тяжелую для восприятия программу, какая у слушателей потребность в серьезной музыке. В этом году в апреле, мае и июне должен был играть в нескольких городах Китая – Гуанчжоу, Шанхае и т. д. В нынешнем году 250-летие со дня рождения Бетховена, и мне выпала честь в первых двух городах играть все его виолончельные произведения. Я с нетерпением ждал этих концертов, но, к сожалению, из-за пандемии они не случились. Хотя не отменены, надеюсь их все-таки сыграть, когда ситуация нормализуется.
Есть несколько виолончелистов, которых я очень люблю, уважаю и что-то для себя черпаю из их творчества. Конечно же, среди них Мстислав Ростропович. Но когда ко мне подходили после концерта и говорили: «О, второй Ростропович!», всегда отвечал: «Не второй Ростропович, а первый Ахназарян». Я безумно уважал Мстислава Леопольдовича, но никогда не терял и вряд ли потеряю свою самобытность. Считаю, что любой артист должен искать свой путь.
Часто ли вы исполняете музыку армянских композиторов?
Очень часто включаю ее в свои программы. Неоднократно играл с оркестрами концерт-рапсодию Хачатуряна, очень часто на бис исполняю произведения Комитаса. В общем, стараюсь просвещать иностранных слушателей и приобщать их к прекрасной армянского музыке.
А в Армении любят слушать классику?
В Ереване достаточно большой круг людей, которые любят классическую музыку, постоянно ходят на концерты, слушают и наслаждаются. В Армении в целом ситуация сложнее: после распада Советского Союза никто не занимается просвещением населения, соответственно, в разных областях Армении не так хорошо знакомы с классической музыкой, нет большой потребности в ней. Хотя армянскую музыку все любят, очень ею гордятся и с удовольствием слушают. Как армянский музыкант, я хочу исправить эту ситуацию и развивать в родной стране интерес к классической музыке. Требуется время, но, думаю, это осуществимо.
Что бы вы сказали о своем поколении? Какое оно? Есть ли различия между молодыми музыкантами в разных странах?
Скажу так: иногда завидую представителям более старшего поколения, они выросли и состоялись как личности до эпохи интернета, гаджетов и социальных сетей. Общение для них – живой разговор человека с человеком или группы людей. Я замечаю, что люди моего поколения и те, кто моложе, как-то отдалились друг от друга. Им комфортнее поддерживать общение в интернете, чем провести время с друзьями. Но в Армении потребность в тесном человеческом общении сохранилась больше, чем на Западе. Здесь я чувствую себя очень комфортно: хотя у всех есть аккаунты в соцсетях, общение – неотъемлемая часть нашей жизни.
Если говорить о музыкантах, наше поколение легко получает огромный объем информации. За несколько секунд можно найти в интернете запись практически любого исполнителя. Это большое преимущество. Я считаю, что наше поколение технически намного более развито. Но это порождает новые тенденции, которые не всегда воспринимаю и признаю. Чем больше информации, тем чаще у музыкантов возникает ощущение, что им нужно что-то сделать новое, как-то выделиться. Это делается не всегда за счет хорошего вкуса или таланта, часто это просто совершенно не нужный эпатаж. Иногда, послушав такую «современную трактовку» классики, хочется поскорее включить и послушать запись кого-нибудь из старых мастеров.
Я не считаю, что классическая музыка умирает. Она всегда была элитарным искусством, у нее своя публика, которой со временем стало больше, и никаких проблем с точки зрения популярности. Не думаю, что классику нужно играть на стадионе для 10 тысяч человек. Это не тот жанр. Пусть там играют рок или поп-музыку, я очень люблю многих талантливых исполнителей музыки этого жанра. Чтобы понимать классику, нужно дорасти, дозреть до нее эмоционально, психологически и духовно, в редких случаях в нее влюбляются в юном возрасте. И считаю, что нужно продолжать играть Бетховена, Чайковского или Шостаковича так, как они написали свои произведения. Не надо заново изобретать колесо, в каждое произведение можно вносить чуточку свой души, и тогда оно найдет отклик в сердцах слушателей.
В пьесе Зюскинда «Контрабас» герой-контрабасист сравнивает свой инструмент с капризной любимой женщиной. Что бы вы сказали о виолончели?
Я очень люблю виолончель, считаю ее своей спутницей жизни. Потому что не представляю себя без виолончели: это мой любимый инструмент и, на мой взгляд, самый лучший из струнных инструментов, с самым красивым звучанием. И еще: виолончель –самый универсальный из струнных инструментов, ни у одного нет такого диапазона звука. Виолончель может играть большинство скрипичного репертуара, но при этом у нее есть неподражаемые низы – богатый, сочный низкий тембр.
Вы даете в Армении мастер-классы для молодых музыкантов?
Да, как только появляется возможность. С удовольствием делюсь опытом и знаниями с молодыми коллегами. Для меня это большое удовольствие, особенно когда чувствую, что мои советы помогают молодым музыкантам. Это для меня наивысшая награда. В нашей стране много разных проблем, но никогда не было недостатка в талантливых людях. К сожалению, большинство музыкантов вынуждено уезжать для учебы в другие страны, чтобы развивать свое мастерство и приобретать знания.
Читала на ваших страницах в соцсетях, что вы часто помогаете больным детям.
Людям надо рассказывать о том, что есть такие проблемы и благотворительные фонды, которые можно и нужно поддерживать. Даже если каждый будет жертвовать понемногу в какой-то фонд, мы сможем помочь огромному количеству детей, людей, у которых есть проблемы со здоровьем.
Я помогаю нескольким фондам, стараясь постоянно участвовать в благотворительных проектах. Давно начал сотрудничать с армянским филиалом фонда «Подари жизнь» Чулпан Хаматовой, помог, насколько смог, армянскому реабилитационному центру для детей с ограниченными возможностями, сыграв благотворительный концерт, на котором присутствовала бывшая первая леди Армении. Она добавила сумму, втрое большую всех собранных средств. Благодаря этому построили новое крыло реабилитационного центра и полностью оборудовали его. Таких центров в Армении, к сожалению, очень мало, им необходима поддержка. Несколько месяцев назад мы с мамой записали «Аве Мария» Шуберта, посвятив запись маленькой девочке Аде Тихосян. Она живет в Кисловодске, у нее врожденная спинальная мышечная атрофия. В прошлом году в Америке открыли новый способ лечения этой болезни. Благодаря ему дети излечиваются и ведут нормальную жизнь, но лечение стоит 2 миллиона 100 тысяч долларов. Сейчас усилиями многих людей больше половины этих средств уже собрано, и мы с мамой призываем всех не оставаться в стороне. Я вывешивал в Инстаграме пост с призывом помочь мальчику, у которого редкая болезнь – синдром бабочки. От любых прикосновений у него рвётся кожа и возникают раны.
А с прошлого года я – посол армянского центра для детей с проблемами слуха. Не представляю, как можно жить без музыки, но есть дети, которые вообще не могут ничего слышать, для меня это невообразимая боль!
Многие ваши посты в Фейсбуке написаны на армянском. Как вам удалось не потерять связь с родным языком?
Если выбирать между английским, русским и армянским, мне сложнее всего писать по-армянски, хотя я на нем свободно разговариваю. Но учитывая то, что я в 11 лет уехал из Армении, очень мало читал и вообще не писал на армянском, пишу сейчас очень медленно, мне лучше писать на русском или на английском. Но связь со своей культурой и со своим языком не терял и не потеряю ни в коем случае. Считаю, что как армянин должен гордиться своей страной, культурой, языком, искусством, как флаг с гордостью нести это всю жизнь! Объездив весь мир и пожив в Москве, Бостоне, Вене, чувствую, что Ереван – единственное место на земле, где я по-настоящему чувствую себя дома. Это мой родной город и моя родная страна. Из-за своего графика большую часть времени провожу в самолете, в разъездах, но хочу возвращаться в свой настоящий дом. Человеческие отношения в Армении очень сильно отличаются от отношений между людьми в большинстве других стран. Если у тебя проблемы, собирается целая армия друзей и родственников, готовых тебе помочь в любую минуту. И в горе, и в радости все мы сплочены. Эта теплота людей и простота в общении для меня, наверное, самое главное. Знаете, как человек, проведший большую часть своей жизни вне родной страны, я очень сильно ценю то, что Армения – моя родина, и никто мне не может сказать, что я здесь гость или «понаехал». Ощущение силы, которую чувствуешь от своей земли, от того, что ты здесь родился, и ты дома, для меня бесценно.