Все самое интересное о жизни стран-соседей России
  • PERSPECTUM
  • Лица поколения
  • Нарек Багдасарян: «У меня роль возникает на подсознательном уровне»
    Актер из Армении – о деревенском детстве, публике на Бродвее, умении ждать и сомневаться
Обновлено: 29.03.2024
Лица поколения
12 минут чтения

Нарек Багдасарян: «У меня роль возникает на подсознательном уровне»

Актер из Армении – о деревенском детстве, публике на Бродвее, умении ждать и сомневаться




























































































































































































Ольга Романцова

Актер Нарек Багдасарян играет в спектакле ереванского театра «Амазгаин» «Пышка», который был с триумфом показан на Международном Чеховском фестивале. Несмотря на молодость, актер уже сыграл в уникальном спектакле «Гамлет machine» по Хайнеру Мюллеру и Уильяму Шекспиру, в котором он исполняет все роли – от Гамлета до Офелии и Гертруды.

Ваша семья как-то связана с театром?

Нет, она не была связана с театром, но я из творческой семьи. Моя мама была художницей, и мой папа художник. И хотя семья была совсем не актерской, искусство в нашем доме присутствовало всегда.

Родители, наверное, учили вас рисовать?

Да, я хорошо рисовал в детстве, но сейчас почему-то ничего не получается… Сколько себя помню, хотел стать актером. В школе у меня даже было прозвище Артист, я постоянно участвовал в капустниках и всевозможных вечерах. Но в то же время был очень стеснительным, и, наверное, актерство как-то помогало мне побороть эту стеснительность. Сейчас я точно такой же. То, что не могу сделать в жизни, делаю на сцене. Мне это очень помогает в повседневной жизни. Но в обычной жизненной среде, без театра я чувствую себя некомфортно.

Вы выросли в Ереване?

Нет, в городке Берд, почти на границе с Азербайджаном. Там у людей особая психология, совсем не такая, как например в столице. В Берде люди проводят больше времени в горах, на природе, и у них возникает с ней особая связь. И в таких местах, я думаю, больше людей, которые потом занимаются искусством.

Вы были послушным ребенком?

Не могу сказать, что в детстве был хулиганом, как часто случается с актерами. Я рос примерным ребенком, хорошо учился. Мне кажется, что меня почти не наказывали. Говорю «почти», потому что ничего такого не могу припомнить. Жизнь в тот момент была очень сложной. Отец был в Москве, работал там, а мы с мамой остались в Берде. Нам вместе было очень хорошо и весело: с мамой всегда хорошо. Каждым летом я ездил к дедушке и бабушке, которые жили в одном из сел, окружающих Берд. Летом мы с дедушкой пасли нашу корову и других домашних животных. Рано утром выгоняли их на пастбище, проводили в горах целый день и вечером приводили домой. В горах разжигали костер и готовили себе еду. Помню темноту леса, далекое мычание коровы и лай собаки… Там было жарко, но совсем не так, как в Москве. Там лес, воздух совсем другой, и жара переносится по-другому.

Бабушка все время работала. Не помню, чтобы она просто сидела и отдыхала, она все время что-то делала: ухаживала за огородом, окучивала или подвязывала помидоры, фасоль, поливала овощи. Чаще всего я вспоминаю ее на огороде со шлангом. А еще бабушка пекла очень вкусный хлеб. Огромную круглую ковригу, которую мы все ели дней 10–15. Не знаю, почему этот хлеб не черствел, видимо, он был сделан из органической муки, но хлеб был всегда вкусный. Особенно в первый день!

Бабушка не любит, когда кто-то сидит без дела, ей нравится, когда все работают. Даже сейчас. У нее проблемы со здоровьем, но у нее как-то не получается сидеть и отдыхать.

Вам легко давалась актерская профессия?

Поначалу думал, что будет легко. Я окончил школу и приехал в Ереван, к актеру Арману Навасардяну. Он вырос в Берде, знакомые дали мне его ереванский адрес и сказали: «Арман тебе поможет». Он со мной несколько дней поработал, позанимался сценической речью, этюдами, и я поступил в институт в мастерскую Соса Саркисяна. Он был очень известным актером, например, сыграл доктора Гибаряна в «Солярисе» у Андрея Тарковского. Нашим педагогом был Давид Акопян, который сейчас работает со мной в театре «Амазгаин», мы с ним играем вместе в спектакле «Пышка».

Но с началом учебы начались проблемы, потому что я был очень стеснительным, закрытым, никак не хотел раскрываться, и педагоги не могли найти ко мне подход. Весь первый курс думал, что не подаю никаких надежд, и поэтому мне, наверное, придется уйти из института. И только к концу первого курса начал постепенно раскрываться, вдруг что-то стало получаться.

А что сказала мама, увидев вас на сцене?

К сожалению, она не увидела меня на сцене. Мама умерла, когда мне было 16 лет. Я поступил в театральный институт через год. Но она мечтала, чтобы я стал актером. Думаю, из-за этого всегда буду играть на сцене.

Как вы думаете, почему именно вам дали роль Давида в студенческом спектакле по армянскому эпосу «Давид Сасунский»?

Даже не знаю. Так решил Давид Акопян, который поставил этот спектакль. По эпосу Давид огромный и сильный, а я внешне совсем другой. Но Акопян ставил в своем спектакле совсем другую задачу. Он говорил: смысл в том, что главное в Давиде не его физическая сила, а духовная сила. Потом этот спектакль взяли в репертуар Камерного музыкального театра, художественным руководителем которого был Акопян. А после окончания института меня забрали в армию.

Тяжело было служить?

Не особенно. Получилось так: Сос Саркисян позвонил в Министерство обороны и сказал: «У меня работает актер, он должен отслужить в армии. Можно ли сделать так, чтобы он служил в Ереване?». И они пошли ему навстречу. Знаете, как я служил? Ночью спал в казарме, днем репетировал, а вечерами играл в театре. Так что не могу сказать, что служба была очень трудной. Я больше времени проводил в театре, а не на службе. А в 2010 году пришел в театр «Амазгаин», где работаю по сей день. Этот театр создал Сос Саркисян, он позвал работать в этом театре своих лучших студентов.

Вы восемь лет работали в Камерном музыкальном театре, но играли там только в одном спектакле. Почему?

Я не работал в штате, а был приглашенным актером. В моей жизни был период, когда я как приглашенный актер играл в четырех спектаклях разных ереванских театров и ездил из одного в другой. Не знаю почему, просто был такой период. Сейчас очень много работаю в нашем театре «Амазгаин», и у меня нет времени для работы на стороне.

Что лучше для актера – работать в одном театре или участвовать в постановках разных театров на стороне?

С одной стороны, у актера, наверное, должен быть один театр-дом, с другой, обязательно должны быть приглашения в другие театры. Потому что, когда человек все время сидит дома, это влияет на его сознание, как показала недавняя самоизоляция, он, наверное, становится однообразным как актер. Хотя это скорее касается тех театров, в которых главный режиссер – наставник, создавший этот театр, определяет его эстетику и говорит, что все может быть только так, а не иначе. Если играть в спектаклях разных режиссеров, это обогащает актера. А мы в нашем театре и играем очень много, и работаем с очень разными режиссерами.

В вашем театре оказывают помощь инвалидам, людям с ограниченными возможностями?

Мы очень любим нашего зрителя, он очень дорог нам, и мы стараемся никогда разочаровывать его. Периодически мы играем спектакли и для людей с инвалидностью, и для малоимущих людей. Кстати, для нашего театра сейчас строится здание, поскольку у нас до сих пор не было собственного дома, и там будут предусмотрены все необходимые удобства для людей с инвалидностью.

Вам не мешает то, что актерская профессия очень зависимая? Вам приходилось ждать ролей? Чем вы занимались в это время?

У меня был период, когда я год ждал. Наверное, это очень важно – уметь ждать. Хотя сейчас жизнь устроена так, что просто нет времени сидеть и ждать, иногда приходится это делать. В такие периоды надо смотреть фильмы, читать, заниматься тренингом – заниматься тем, что потом поможет тебе в работе.

Среди сыгранных вами ролей есть одна уникальная: в моноспектакле «Гамлет machine» по Хайнеру Мюллеру, в котором вы играли все роли. Как она возникла?

Этот спектакль сделан не только по пьесе Мюллера «Гамлет-машина». Мы с режиссером Артуром Маркаряном соединили эту пьесу с фрагментами из шекспировского «Гамлета» и с самого начала решили, что я буду играть все роли.

Трудно ли играть женские роли – Офелию или Гертруду?

В этом спектакле я как бы не играю, а рассказываю историю, и в ее рамках идет рассказ то об одном, то о другом персонаже. Рассказывая о нем, показываю его, не перевоплощаясь до конца. То есть, рассказывая о ком-то из героев, я играю его, но как бы не становясь им. Возможно, таким и должен быть современный театр.

Со спектаклем «Гамлет machine» и другими постановками вы побывали на многих фестивалях. Публика в Армении и за границей по-разному воспринимает этот спектакль?

Конечно, по-разному. Хотя бывали моменты, когда за границей спектакли принимали так, как не принимали в Армении. Так было, например, во Владимире, где я играл «Гамлет machine» на фестивале «У Золотых ворот». Во время спектакля мне казалось, что зрители его совсем не воспринимают, потому что я почти не слышал реакции зала. Но потом, после спектакля, зал взорвался аплодисментами. И я понял, что тишина в зале возникла оттого, что зрители смотрели спектакль, затаив дыхание. Потом я с этим спектаклем побывал в нескольких странах, а также сыграл его в Нью-Йорке на фестивале моноспектаклей «United solo», и это был первый спектакль из Армении на бродвейской сцене.

Много ли армян было в зале? Как воспринимали спектакль бродвейские зрители?

На спектакль пришла в основном англоязычная публика. Армян почти не было. Наверное, зрителям была интересна другая театральная энергия, и их захватило то, что происходит на сцене. Поэтому принимали очень хорошо.

Вы чувствуете энергию зрительного зала?

Наверное, для актера очень важно, когда его работа вызывает отклик, но это происходит не всегда. Но когда зрители восторженно аплодируют в финале, возникает ощущение, которое я бы сравнил с моментом, когда футболист забивает гол: трибуны стадиона взрываются от криков и аплодисментов и возникает единение болельщиков и футболистов. В такие моменты ты чувствуешь единение с залом и получаешь от него энергию. Это получается не всегда, но если получается, это самое приятное в нашей профессии.

Работая над ролью, вы идете от внешнего или от внутреннего? Читаете ли вы книги и исторические исследования о пьесе и об эпохе?

Честно говоря, чаще всего я следую своей интуиции, внутреннему инстинкту. Все, работавшие с Иннокентием Смоктуновским, которого я очень люблю, вспоминают, что он все время делал какие-то пометки в тексте своей роли: ставил стрелочки, фиксируя интонации, записывал замечания режиссера. Видимо, у Смоктуновского была совершено другая актерская кухня. Я не могу ничего записывать. У меня роль возникает не на сознательном, а на подсознательном уровне. И еще мне кажется, что в театре всегда нужно работать на пределе своих возможностей. Все, что получается с большим трудом, как правило, получается хорошо. Все хорошие спектакли требуют труда и полного погружения.

На кого из великих актеров вы равняетесь в профессии?

Я очень люблю Иннокентия Смоктуновского и еще многих русских и английских актеров. Когда английские актеры играют на сцене, заметно, какая у них отличная школа. Даже когда смотришь голливудские фильмы, сразу видно, кто играет – английский актер или голливудский. Например, стоит появиться на экране Энтони Хопкинсу, понимаешь, сколько он знает, умеет и какая мощная у него школа.

Кто из актеров вам нравится больше всего?

Аль Пачино. Он самый любимый. В нем есть что-то магнетическое… У меня не хватает слов, чтобы выразить ощущение от его игры. Думаю, что такое обаяние и магнетизм – это его природные качества. Все-таки в нашей профессии есть вещи, которым нельзя научиться.

Ваше поколение – какое оно? Чем оно отличается от тех, кто старше, и кто моложе?

Наше поколение – это первое поколение людей, выросших в независимой Армении. Я ведь родился в 1990 году. Я считаю, люди нашего поколения более самостоятельные и более свободно мыслят, чем те, кто старше нас. Люди, выросшие в советское время, всегда знали: есть потолок, выше которого никому подняться нельзя. Мы, наверное, более свободные. Это, с одной стороны, хорошо, с другой – плохо. Но мне кажется, что жить без свободы не получается. Еще мы более уверенные в себе. Более самодостаточные, что ли. И привыкли рассчитывать только на себя. Когда нам было по 18 лет, мы все учились и работали, и сами себя обеспечивали. И я работал с первого курса. Так получилось, что я рано стал зарабатывать своей профессией. Мне не пришлось заниматься другой работой.

Заработка хватало на жизнь?

Тогда хватало, сейчас бы, конечно, не хватило того, что зарабатывал. Но я жил очень скромно, и деньги были нужны только на то, чтобы доехать в институт, потом домой, что-то поесть. Тогда было в новинку, что молодые люди сами могут себя обеспечивать. Это сейчас практически все молодые люди работают.

Не хочу обижать тех, кто моложе меня, но я вижу, что сегодня молодые актеры не любят читать, смотреть спектакли и ищут вдохновения где-то в других местах. Правда, не очень понятно, где. И они сейчас как будто лишены способности сомневаться и слишком уверены в себе, хотя способность сомневаться – это очень важная вещь. Потому что только благодаря сомнениям рождаются какие-то новые идеи, которые делают тебя более интересным как актера и как человека. Я вообще не люблю самоуверенных людей, которые ничего не видят, кроме себя. Не случайно все великие люди сомневались.

Но же вы не только актер. Вы создаете музыкальное оформление спектаклей. Когда вы стали этим заниматься? Сочиняете ли вы музыку?

Впервые я сделал музыкальное оформление для спектакля «Лю-Боф» по Даниилу Хармсу в постановке Нарине Григорян. Это было в 2013 году. В тот момент слушал очень много музыки и во время репетиции сказал: «Я нашел музыку, которая, как мне кажется, подойдет. Давайте послушаем». Так и получилось. Потом подобрал музыку к «Пышке». Надеюсь, что буду делать музыкальное оформление нового спектакля, который мы сейчас репетируем. Но я не сочиняю музыку. Просто я музыкальный человек, очень люблю слушать музыку, все время это делаю и понимаю, какая может подойти к той или иной сцене. Так что это скорее подбор. В театре считают, что у меня есть вкус и какое-то музыкальное чутье.

Вы носите очень необычные украшения.

Спасибо! Я почти всегда их ношу. Их сделала моя жена, она у меня художница. Она сценограф нашего спектакля «Гамлет-машина», но очень любит делать такие украшения.

Не тяжело двум художника жить под одной крышей?

Не такой уж я и художник (улыбается).

Кем хочет стать ваш маленький сын?

Не знаю, не спрашивал(смеется). Он очень любит рисовать. Правда, пока это чистый сюрреализм: обычно я не понимаю, что он нарисовал.

Он уже смотрит спектакли для детей?

Мы пытались приводить его в театр на сказки и детские спектакли. Но он тихо сидит и смотрит на сцену минут 20, потом ему уже неинтересно. Думаю, он еще слишком маленький.

Почему вы живете и работаете именно в Армении?

Потому что это моя родина. И потому, что моя профессия тесно связана с языком и речью. Например, если ты живешь в Америке и хочешь работать там актером, ты должен идеально говорить по-английски. Все-таки национальность актера играет очень важную роль в его судьбе. В Советском Союзе все было по-другому: Армен Джигарханян мог приехать из Еревана в Москву и работать в Театре Маяковского. А кому я нужен сейчас в Москве? Или в других странах?

И напоследок, вопрос о творческих и человеческих планах. Что будете играть в новом сезоне?

Мы будем играть спектакль по рассказам О’Генри в постановке Нарине Григорян. Это будет спектакль о любви. Мне хочется работать актером, потому что это лучшая профессия в мире. На сцене я могу делать то, чего не могу делать в жизни, и это очень увлекательно!

А если говорить не о планах, а о мечтах, то я мечтаю о том, чтобы люди никогда не болели и жили столько, сколько хочется.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Подписывайтесь, скучно не будет!
Популярные материалы
Лучшие материалы за неделю