Все самое интересное о жизни стран-соседей России
Обновлено: 07.11.2025
Культура и традиции
11 минут чтения

Скульптор Сэрэнжаб Балдано. Прозрение

Яна ШКЛЯРСКАЯ, искусствовед


























































































































































































В мастерской. Алма-Ата, 1990
В мастерской. Алма-Ата, 1990

Иллюстрации предоставлены художницей Индирой Балдано


В шесть-семь лет я почти ослеп, стал плохо видеть. Братья отвезли меня в телеге в Агинский дацан, показали эмчи-ламе. Он брызнул мне чем-то в глаза, сильно шлепнул и сказал твердо: «Открой глаза!» Я прозрел… на всю жизнь.

Сэрэнжаб Балдано


Жизнь этого человека представляет собой причудливый маршрут: от мальчика-пастуха из степного улуса до большого признанного художника. В его роду немало резчиков по дереву, сказителей-хранителей народной поэзии и преданий. Но родовые связи были порваны, память о корнях возвращалась медленно, и далеко не сразу нашел свое призвание Сэрэнжаб Балдано (Балданай на бурятский манер).


Ага. Детство и первые скитания

Сэрэнжаб родился в 1930 году в улусе Хойто-Ага Агинского аймака Бурят-Монгольской АССР. Отца-охотника не помнил, мать была репрессирована в его раннем детстве и вернулась из лагеря только в начале 1950-х. Старшие дети жили в интернате при школе, а младший — в семье сестры Хандамы, строгой и работящей. О ней вспоминал потом: «Да, да, меня, разумеется, по-настоящему, по-мужски и по-отцовски воспитала Хандама-абгай». Нянчил троих ее малышей, вел хозяйство в закопченной юрте, пока сестра не разгибала спины на колхозной ферме. Но голода не знали, жили весело.

Настоящий голод Сэрэнжаб узнал, когда сбежал в интернат, чтобы учиться. Другим детям привозили мясо, масло, муку, конфеты. Ему же к жидкой казенной похлебке добавить было нечего… пока он не научился охотиться на уток и готовить жаркое, которым делился, бывало, с такими же недоедавшими учителями.

При школе имелась удивительная библиотека, в которую вошли книги из коллекции выдающегося этнографа Гомбожаба Цыбикова (1873–1930), организатора системы общего образования в Бурятии. Этими книгами Сэрэнжаб зачитывался, а потом размышлял вслух, за что получил прозвище «Белинский». Именно чтение спасло мальчишку от скверного пути — это занятие поглощало все свободное время и дарило возвышенные мечты. Точных наук не любил, что, однако, не мешало удачливо играть в карты на деньги. Науку жизни усвоил хорошо: видел людей насквозь, умел, когда нужно, постоять за себя, а порой и вовремя дать стрекача.

Все три старших брата пали на фронтах Великой Отечественной войны. Выучившись в школе, Сэрэнжаб отправился искать их. «В юности я часто и подолгу скитался почти по всему Советскому Союзу. Ездил в товарняках, на крышах пассажирских поездов (к счастью, они в то время не были электрифицированы), “зайцем” на грузовиках, телегах, да и пешком. Успел побывать в европейской части России, Прибалтике, Крыму, на Дальнем Востоке, Урале и даже в некоторых республиках Средней Азии».


Улан-Удэ. Открытие бурятского искусства и своего призвания

Наконец Сэрэнжаба призвали в армию, и, отслужив, он оказался в Москве, на строительстве здания МГУ на Ленинских горах. За это его без экзаменов приняли на факультет журналистики. Там же встретил будущую жену Конкордию, с которой счастливо прожил всю жизнь.

Как и Сэрэнжаб, она росла сиротой. В ее свидетельстве о рождении указан отец Иван Николаев, национальность — хакас. Кем была мать Конкордии и кто дал девочке такое необычное имя, неизвестно. После минусинского детского дома она поступила в педагогическое училище, а потом поехала поступать в Московский университет, но не прошла по конкурсу. Впоследствии выучилась на библиотекаря и работала в алма-атинской библиотеке им. А. П. Чехова.

По окончании университета супруги уехали в Киргизию, где Сэрэнжаб работал в Национальной художественной галерее Бишкека (тогда Фрунзе), затем старшим научным сотрудником Казахской государственной художественной галереи в Алма-Ате. А через несколько лет его пригласили в родную Бурятию на место председателя республиканского Союза художников.

В этой должности с 1963 по 1967 год он много разъезжал в поисках народных мастеров, которые жили в отдаленных улусах. В экспедициях Сэрэнжаб Балдано собрал большую коллекцию бурятской малой пластики. Тысячи деревянных и бронзовых овечек, лошадок, собак и козликов держал он в руках и научился понимать красоту формы, выбирать лучшее. Этот опыт имел огромное, возможно, решающее значение в обретении призвания. Сэрэнжаб, по словам дочери Индиры, с ума сходил по этим маленьким шедеврам и понял, что хочет и может сам создавать скульптуры.

Нужно было выбрать, как же работать, в какой манере, чтобы не раствориться во множестве материалов, техник, индивидуальных стилей народных мастеров. С самого начала материалом Балдано было только дерево, он избегал декоративности — ни орнамента, ни окрашивания, лишь тонировка составами собственного изобретения. Искал свой язык, копируя народную скульптуру, пока не нашел архаику в себе самом и в материале.

Итак, Балдано начал создавать собственные произведения. Сначала совсем небольшие, напоминающие анималистические фигурки из его коллекции. В них было «ощущение самобытного, идущего из глубин древности и по-современному истолкованного художественного фольклора Бурятии», — как писал потом выдающийся советский скульптор Лев Кербель о выставке Сэрэнжаба Балдано в Москве в 1977 году.

Председатель Союза художников Бурятии ездил не только по забайкальским степям, но и в Москву на всесоюзные выставки, был прекрасно насмотрен, осведомлен об актуальных процессах в искусстве. Также был энергичным художественным критиком. Окрыленный открывшимся ему национальным искусством, заочно окончил факультет истории искусств и много писал о бурятской культуре.

Во время одной из командировок в столицу Балдано познакомился с Сергеем Конёнковым (1874–1971) и показал свои первые скульптуры. Выдающийся художник, сам много работавший в дереве, Сергей Тимофеевич посоветовал «бросить все, только резать». Эти слова стали особенными для Сэрэнжаба, когда пришлось сделать выбор, самый важный для художника.


Алма-Ата. Изгнание и счастье на чужбине

Переломный момент наступил в 1967 году, когда над блестящей карьерой Балдано в Улан-Удэ сгустились тучи. Используя ресурсы Союза художников, он продвигал талантливых людей, игнорируя местную клановую иерархию, приглашал народных мастеров на встречи с молодыми художниками, добивался мастерских. Кроме этого, не боялся упоминать репрессированных деятелей национальной культуры. Впоследствии смог добиться реабилитации некоторых: художника Агинского дацана Галсана Эрдэнийна (1884–1938), ученого, создателя бурятской письменности Базара Барадийна (1878–1937), буддийского ламы Агвана Доржиева (1853–1938). Балдано не скрывал глубокого уважения к религиозным деятелям, что давало его врагам повод обвинить в пропаганде буддизма и избавиться от него.

Во второй половине 1960-х годов очередная волна репрессий поглотила буддийского философа и историка Бидию Дандарона и многих других. После вызова к первому секретарю Бурятского обкома КПСС Балдано «всего лишь» исключили из Союза художников. Скульптор вспоминал тот разговор: «Думаешь, не вернется 37-й год? Вернется, и еще какой! И ты будешь в черном списке первым… Вот журнал “Искусство” с твоей статьей о буддизме, знай, что у меня прямой провод в Москву».

Не дожидаясь худшего, в 1968 году семья уехала в Алма-Ату. В 38 лет Балдано начал жизнь заново, полностью посвятив ее скульптуре. Первое время было нелегко: жили с детьми в мастерской, куда Сэрэнжаб стаскивал со всего города куски карагачей — огромных старых деревьев. Но уже в 1969 году состоялась его персональная выставка в Доме Союза архитекторов Алма-Аты, о нем заговорили. Благодаря московским друзьям, в частности, скульптору Льву Кербелю, Балдано был восстановлен в Союзе художников. Актер Сергей Юрский, поклонник таланта Балдано, во время гастролей замолвил слово перед высшим руководством республики, и семья получила квартиру.

В мастерской, 1980-е, Алма-Ата
В мастерской, 1980-е, Алма-Ата

В последующие годы Сэрэнжаб создал основной корпус своих работ и из никому не известного самоучки стал признанным скульптором, а его мастерская — одной из достопримечательностей столицы Казахстана. Персональные выставки проходили с успехом в Алма-Ате и Москве, его талант ценили историк Дмитрий Лихачев и режиссер Георгий Товстоногов, физик Петр Капица и востоковед Николай Конрад, и многие другие выдающиеся современники.


Москва. Размышления о бурятах и о себе

Номад (то есть кочевник. — Ред.) по крови, скиталец по судьбе, Балдано создавал скульптуры, которые можно возить за собой. В 1995 году из алма-атинской мастерской перевез все работы в Москву. Помимо них, Сэрэнжаб делал вещи и для практического использования — курительные трубки, шкатулки, трости. Сколько их раздарил друзьям! Будучи отцом семейства, преобразовывал быт своих близких, окружая их красивыми и удобными предметами — мебелью, утварью, посудой. В Москве Сэрэнжаб сделал свой дом пространством гармонии и уюта, где и сегодня чувствуется вдохновляющее присутствие хозяина. Сам он рассказывал, что и в детстве, при всей скудости средств, всегда привносил что-то неповторимое, узнаваемое в свою единственную тогда собственность — костюм.

Еще одним его даром было умение рассказывать. В конце жизни Сэрэнжаб Балдано написал книгу, в которой собрал свои размышления о бурятах, об их культуре и искусстве, воспоминания о своей жизни. В книге сохранены не только интересные, малоизвестные факты, репродукции многих работ и фотографии, но и удивительный ход мыслей, смелый оригинальный язык художника.

Несмотря на то что Балдано удалось и в Москве заново устроить карьеру художника, он ощущал себя странником и мечтал вернуться в Бурятию. Жизнь за ее пределами считал эмиграцией. И одновременно признавал, что лишь вдалеке от родной степи стал лучше понимать происходящие в ней процессы, размышлять о конфликте искусства первородного и насаждаемого, о том, что сегодня мы называем визуальной колонизацией.

«Давно преследуют и волнуют меня мысли и чувства вокруг проблем современной цивилизации, природы и судьбы туземных народов. Я думаю о том, какую глубокую силу и значение имели и имеют в истории человеческого рода периоды так называемой архаики, язычества-шаманизма, народного примитивизма и т. д. Эти размышления далеко не простые: тревожные, тяжелые и сложные. Несмотря на злободневность вопроса, в современном сообществе людей он не решается, и поэтому говорить о наболевшем нужно постоянно, напоминать всем и всюду, по всему миру. Постоянно. Настойчиво. Всегда!».


Мастерская. Семья, род, человечество

Сэрэнжаб Балдано писал, что, покинув дом, ощутил себя бурятом в еще большей степени, чем прежде. История народа, судьба в прошлом и современные испытания составляли предмет многолетних раздумий. Тема рода — как семьи, так и всего народа — самая главная, стержневая в его искусстве.

«По паспорту меня зовут Сэрэнжаб Балдано, а фамилия по-бурятски — Балданай, то есть сын Балдана. Когда я понял, что остаюсь один по мужской линии в семье охотника Дугарова Балдана из Улэнгэ, то решил в своем лице взять ответственность за весь свой род, символически стал — Балдано (с ударением на ‘о’). Я на это решился еще в свои юношеские годы, как бы моя жизнь ни сложилась в будущем».

Идея непрерывности череды поколений объединяет произведения художника разных жанров и периодов. Например, стелы — это его обращение к степной архаике и автопортрет как главы рода: сам Балдано и четверо детей, хотя в действительности их было в семье трое. В рельефной композиции «Автопортрет с детьми» он снова в окружении четверых детей. Возможно, Балдано считал, что их должно быть четверо, как он сам и трое его братьев.

Стелы, 1985-1996, тонированное дерево
Стелы, 1985-1996, тонированное дерево

Автопортреты скульптора мы найдем во всех формах, будь то маска, голова или стела. Один из самых ранних, вероятно, «Идущий» 1969 года. Судя по фотографиям и воспоминаниям, эта маленькая скульптура действительно отражает стремительность походки автора, его энергию. Интересно, что «Раненый» —крупная работа — повторяет композицию «Идущего». Художник словно проверяет увеличением верность пропорций. И форма выдержала увеличение, как малая пластика культур Древнего Востока.

Раненый, 1972, тонированное дерево
Раненый, 1972, тонированное дерево

Автопортрет 1974 года, самый похожий на оригинал, выглядит укорененным в своем времени, а не в вечности, как большинство работ Балдано. Одними и теми же техническими приемами художник показывает, как сходны, как близки архаика и современное искусство сурового стиля.

Но самый удивительный автопортрет — это «Обнаженный» 1989 года. Индира Балдано, дочь художника, не выставляет его для всеобщего обозрения. Но не потому, что младенческая фигура действительно обнажена, и светлое нетонированное дерево подчеркивает наготу. А потому, что этот автопортрет говорит об авторе нечто сокровенное, выдает его тайную беззащитность, опасно-доверчивое принятие мира, незнание зла. Он даже не совсем человек, он — существо, неотделимое от всего живого. Внимающее, а не транслирующее. Это исключительная работа еще и потому, что художник очень редко вырезал человеческую фигуру во весь рост. Обычно только голову или маску.

Автопортрет, 1967, тонированное дерево
Автопортрет, 1967, тонированное дерево

Один из шедевров в этом жанре — портрет прародителя бурят, легендарного Буха-нойона. Статика, воистину первобытная мощь головы, в обратной перспективе расширяющейся к затылку, производят сильное впечатление, сродни египетской скульптуре Древнего Царства. По контрасту с Буха-нойоном «Буддийский монах» погружен в текучие мысли. Его веки опущены на выпуклые глазные яблоки, сквозь них монах будто видит невидимое; губы искривлены ироничной усмешкой. «Головы» Балдано никогда не повторяются, как живые существа, они будто сами возникли из материи.

Самым древним, изначальным видом портрета Балдано считал маску: «Это единственный вид пластического искусства всех времен и народов, который исходит непосредственно из самой сущности человека — из глубинной материи подсознания, психики, мистики и эмоций. Они обладают возможностью незримо и взаимно откликаться на его природное притяжение — зов предков». В каждой маске из огромной галереи, созданной скульптором, есть этот зов, неотделенность от матери-природы, врожденный, архаичный пантеизм.

«Изначальная душа» проглядывает и в портретах приматов — это именно портреты, а не анималистика. Обезьяныу Балдано — звено человеческого рода, мудрое племя, предшествующее Буха-нойону, бурятскому народу и всему человечеству.

«К человеку, который верит в изначальную чистоту своей природы и полностью на нее полагается, не пытаясь навязать ей что-то чуждое и постороннее, внести какие-то усовершенствования, что-то исправить в ней, — просветление приходит совершенно естественно и легко, как вода устремляется вниз, а облака плывут по небу».

Все цитаты приведены по книге «Сэрэнжаб Балдано». М., 2003

Статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 4(21), октябрь – декабрь 2025 г.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Подписывайтесь, скучно не будет!