Гульмира Пармышева: «Меня называли мамой-дилетантом» Как социальный предприниматель из Казахстана помогает особенным детям
Арина Демидова
Гульмира Пармышева, социальный предприниматель, основатель инклюзивной мастерской «Кишкентай» из Казахстана, запустила производство развивающих наборов. Изначально она хотела просто помочь своему сыну, у которого особые потребности. Постепенно идея, родившаяся и развивавшаяся на кухне однокомнатной квартиры, переросла в бизнес, а потом и в целую миссию.
Вы изначально учились на логопеда? Как пришли к тому, что будете заниматься социальным предпринимательством?
Я не являюсь логопедом, дефектологом по специальности. У меня есть педагогическое образование. Своим направлением начала заниматься три года назад. Когда начинала, многие родители, да и специалисты говорили, что я дилетант, что во многом не разбираюсь. Они отмечали, что я мама, а не эксперт в данном направлении. В социальное предпринимательство я пришла через личный опыт: начала корректировать речь и поведение своего ребенка. В это время мало кто верил в успех. Первый тренажер создавала в домашних условиях. Мы занимались, увидели первые результаты. И когда я уже поверила в его потенциал и свои силы, появился проект «Кишкентай». Первый год даже не знала, что это называется социальным предпринимательством, делала все интуитивно. Когда создавался первый набор для развития речи – на кухне однокомнатной квартиры, – это было для себя. Потом начали обращаться другие родители. Оказалось, что это важно и для специалистов. Я очень много времени и ресурсов посвятила своему образованию. Училась в том числе у израильских и российских специалистов. В частности, по сенсорной интеграции хотела понять методы, использовать классические методы и адаптировать их для игровой формы, как мама старалась сделать все максимально удобным. Идея создания родилась тогда, когда был следующий диалог с супругом: 200 тысяч тенге (около 45 тысяч рублей. – Ред.) мы платили за месяц, радовались, когда были каникулы, что можно немного отдохнуть. И я задумалась: а как справляются другие родители? Как они живут на зарплату 20 тысяч рублей в таких условиях? И предложила: а давай я попробую сделать доступный продукт. И вот так, на кухне однокомнатной квартиры стала тиражировать свою идею, часть закупала, часть создавала сама. После этого стала привлекать экспертов в команду. Это были лучшие логопеды, дефектологи, другие специалисты, которые занимаются сенсорной интеграцией.
Вы шили утяжеленные жилеты. Когда началось это производство? Каким образом жилеты помогают детям с аутизмом?
В рамках «Кишкентай» близкий человек, моя подруга, запускала утяжеленные жилеты, а я предложила идею, которая работает на сенсорную интеграцию, когда у людей есть сенсорный голод. В частности, она работает для гиперактивных детей, детей с синдромом СДВГ. Сам проект «Кишкентай» сейчас не занимается производством утяжеленной продукции.
Почему выбрали для себя заниматься именно детскими наборами для развития речи и моторики?
Если честно, никогда в жизни не подумала бы, что могу заняться детскими наборами. Когда запускала проект, мало кто верил в меня, в будущее проекта. Меня называли мамой-дилетантом, так как у меня нет профильного образования. Но я знаю много родителей особенных детей, которые запустили шикарный бизнес, потому что они понимают внутреннюю проблему. И игрушки… я новатор, люблю создавать. И каждая игрушка у нас имеет конкретный промышленный образец. Она не имеет аналогов ни в Казахстане, ни в других близлежащих странах. И сейчас большой интерес из-за рубежа, мы отрабатываем возможности и сценарии выхода за пределы Казахстана. Игрушки начались, потому что я хотела помочь своему ребенку, а дальше уже всем.
Как вы проверяете качество продукции?
У меня высокие требования по поводу качества. Первые, кто тестирует мои тренажеры, – мои дети. Даже если ты делаешь в месяц три тысячи игрушек – делай их для своих детей. Краску, например, мы используем итальянскую, на водной основе, которую можно детям грызть. Работаем только с экопродуктами. Первое, на что я обращаю внимание при подборе материалов, это безопасность детей. И, мне кажется, мои сильные стороны – как придумывать игрушки, адаптировать под аудиторию, делать их максимально эффективными, выстраивать процессы – очень хорошо подошли этому процессу как бизнесу. Сейчас я плохо представляю себя без «Кишкентая». К нам часто обращаются инвесторы, которые готовы вложиться, чтобы мы построили завод, но это тот проект, про который я всегда говорю: «Пусть будет мой “Кишкентай”». Потому что он начинался, как еще один ребенок. Развивается «Кишкентай», развиваюсь я, развивается мой сын. Это связано друг с другом. То, что мы сейчас смогли помочь более 10 тысячам детей… Для меня это показатель, что моя миссия – помогать родителям и специалистам в своевременной коррекции. Ведь тут самое главное – это время. Важно его не упустить.
Для детей какого возраста предназначены ваши игрушки?
Игрушки предназначены для детей от 1 года до 7 лет, для дошкольного возраста. Изначально проект был направлен только на производство игрушек для особенных деток, потом мы поняли, что они шикарно работают и для типичных детей. Сейчас у нас есть линейка особенная, где выпускаются наборы, тренажеры и игрушки, и есть основная линейка, где производится все для подготовки к школе. Сейчас, если говорить, для кого мы все это делаем, – это для детей дошкольного возраста и специалистов, школьных организаций и коррекционных центров.
У вас заказывают продукцию чаще частные покупатели или юрлица и почему?
Что интересно: проект, который изначально был создан для родителей особенных детей, имел хороший спрос, и через полгода мы понимали: наша аудитория – b2b, а сейчас уже b2g (центры развития. – Ред.). Сейчас у нас хорошо развивается проект с партнерами, специалистами, реабилитационными центрами, центрами развития, детскими образовательными учреждениями. А b2c для нас остается как социальная составляющая проекта. Нас заказывают больше b2b или юрлица. Также большой спрос со стороны государственных учреждений, который мы сейчас отрабатываем.
Какой была ваша первая развивающая игра?
Первый набор был для дыхательной гимнастики. Она помогает в запуске речи детей. Логопеды и другие специалисты 40% времени запускают именно дыхательную систему, и, наверное, был такой толчок, когда я создала свой набор, стала с ним заниматься, видела его многофункциональным. Тогда он состоял из 8–9 тренажеров. Мы сделали к нему инструкцию, понятную девятилетнему ребенку, на двух языках. Мы описали все: как ребенок должен себя чувствовать, мама особенного ребенка что должна говорить и с чего начинать – прямо рекомендации об этом в легкой форме. Мы что-то добавляем, но не меняем никогда.
Как быстро развивалось производство?
Проекту чуть меньше трех лет, и я, по своим ощущениям, думаю, что медленно двигаюсь. Но общественность говорит об обратном. Часто слышу, что это успех – за три года поставить такой бизнес. Мы считаем со дня основания – когда появилась идея, когда мы стали регистрировать товарный знак, начали в домашних условиях все создавать. Наша идея стала участвовать в конкурсах, выиграла грант в двух организациях: это фонд Нурсултана Назарбаева и фонд Samruk Kazyna Trust. Мы смогли закупить основное оборудование и запустить производство, тестировали идеи, проверяли различные варианты, отправляли их своим партнерам. Вся продукция тестируется от 4 до 6 месяцев у наших партнеров, которые, в свою очередь, работают с детьми. Потом они дают рекомендации по функционалу и по качеству. Долго раскачивались, а когда поняли, как это все создается, началась операционная деятельность.
Вы изготавливаете все сами или через подрядчиков?
Стопроцентное собственное производство, чем могу похвастаться. Мы стараемся не пользоваться услугами аутсорса, где-то у третьих лиц не заказывать. Для меня было также важно трудоустроить лиц с особенными потребностями и создать из них сильных специалистов.
Что изменилось с момента старта? Как вы развивались?
Что изменилось… да очень многое. В первую очередь изменилась я. Много времени посвящаю обучению. Сейчас, например, пошла учиться продажам. Такое образование стоит 250 тысяч рублей. Решила очень хорошо вкладываться в себя, в своих специалистов. Изменился мой сын. Что самое важное: три года назад в это мало кто верил, но он ходит в нулевой класс, мы готовимся в первый класс, ребенок заговорил. Да, у него остаются определенные сложности в социуме. Но у него произошел такой скачок, после которого я поверила в огромные возможности детей. Если мы начинали на кухне однокомнатной квартиры, то сейчас у нас целый цех – это инклюзивная мастерская в центре города Алма-Аты, где трудятся 11 специалистов, где мы производим определенный объем, где есть стандарты, операционная деятельность и многое другое.
Сколько людей трудятся в Kishkentai и чем именно они занимаются?
У нас 11 специалистов, из которых 80% – молодые люди с особенными потребностями. Остальные – это коррекционные педагоги, которые раньше занимались с детьми, знают специфику и понимают ее. Когда собираю команду единомышленников вокруг себя (а не просто беру на работу), мне важно, чтобы они понимали, для кого все это делают, для чего. И классно, когда эти же люди в перерывах или во время работы могут применять эти же тренажеры на себе. На самом деле это очень здорово. У нас в цехе есть шоурум-тренажер, который могут посещать родители, специалисты, которые определяют дефицит ребенка, по возрасту, по определенным характеристикам протестировав ребенка. А в это время мама может попить кофе, поговорить, познакомиться ближе с производством, посмотреть – мы создали такие условия. И еще одна моя задача: сейчас вкладываю в наших специалистов, хочу воспитать из них менеджеров по продажам. Я хочу сломать стереотип, что молодые люди с особенными потребностями – это только руки. Вот им говорят, что собирать, как собирать, говорят «направо – налево», и все. Я обучила по видеосъемкам мою коллегу. У нее проблема со слухом, речью, и она шикарно с этим справляется. Почему бы не воспитать smm-специалиста, почему бы не воспитать менеджера по продажам. У нас есть фонд, который возглавляет Аружан Саин, и воспитанник этого фонда приезжает к нам. Был шикарный опыт, когда мы людей с аутизмом учили, как презентовать. Они замечательно это делают, им и нам очень нравится. Я поняла, что нужно ставить планку и доносить, что они могут многое. У них хорошая заработная плата, и на самом деле я так радуюсь, что они будут реализовываться!
Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать социальный предприниматель? И что его отличает от обычного предпринимателя?
Хочу сказать, было много ошибок, которые я сама лично сделала, потому что не имела опыта в бизнесе. Сейчас называю себя социальным предпринимателем, который в первую очередь ориентируется на сбыт, на возможность развития организации, своей команды, себя. Раньше я думала только о социальной составляющей, а так поставить бизнес очень тяжело. И когда люди из бизнеса приходят в социальное предпринимательство, им легче, они знают, как это. Я выбрала другой путь, когда наделала ошибок. Хотя сама это считаю опытом. И рост был. На каком-то этапе я искусственно создала себе голод: полтора года не участвовала в конкурсах. Это сработало: когда нужно было вносить арендную плату, фонд оплаты труда, сырье покупать, это все меня растягивало, я делала больше, чем могла вообразить. И сейчас, когда мы встречаемся с начинающими социальными предпринимателями, я не делюсь, как надо вести бизнес, а делюсь ошибками. Говорю: «Если вы вот это не сделаете – будет классно».
Социальное предпринимательство очень откликается во мне, я поняла, что это мое. Ранее я занималась PR. И сейчас понимаю, что мой икигаи (японское понятие, означающее ощущение собственного предназначения в жизни. – Ред.) заключался в «Кишкентай».
У нас бытует мнение: социальное предпринимательство похоже на благотворительность. Но каждый раз, когда я встречаюсь с начинающими социальными предпринимателями, повторяю: чем больше мы продаем, тем больше помогаем. Задача – помочь, создавая проект. Задачей проекта «Кишкентай» является создание условий доступности профессиональной, комплексной, экспертной продукции. Она стоит как три занятия со специалистом. Если занятие стоит 1000 рублей, три занятия со специалистом по 45 минут – 3000 рублей. Это средний чек одного набора, где мама может получить возможность заниматься с ребенком от полугода до 12 месяцев. Это опыт даже не родителей, а коррекционных кабинетов. Все зависит от того, сколько пользуются. Задача изначальная была не зарабатывать на этом, а принести пользу. Зарабатывая на этом, мы понимаем, какую ценность имеет этот проект.
Я как человек, который перешел с НПО на социальное предпринимательство, сразу всем говорю: «Научитесь зарабатывать деньги!». Сбыт, продажи. В первую очередь спрашиваю про продажи, насколько, люди считают, правильно это. А для бизнесменов объясняю с другой стороны. Прежде всего должен быть качественный менеджмент, skills у человека, желание помочь и желание развиваться всей командой. У меня, когда сейчас запускаю новые продукты, берем новые объемы, масштабируемся, основная цель – развиваться. Сделать, чтобы всем было удобно, например, добираться. Я никогда не подходила к арендодателю и не просила скидку за то, что мы социальные предприниматели. Бывают у нас сильные партнеры, которые говорят: «Давай познакомлю тебя с бизнесменом, он проспонсирует тебя», я отвечаю: «Покупайте, делайте продажи, сбыт». Мне чуждо понятие иждивения. Когда вижу, как социальные предприниматели о чем-то просят, хочу объяснить, что конкурировать на рынке как предприниматель, в первую очередь быть конкурентным – это классно, это про то, что ты сильный. А зарабатывать на этом – такой бонус.
Социальное предпринимательство – это прежде всего про бизнес или про социальную составляющую?
Социальное предпринимательство для меня в первую очередь бизнес. Потому что, если ты не умеешь мыслить, как социальный предприниматель, ты не можешь развивать, ты не можешь существовать. Очень много крутых идей на рынке, которые не смогли выжить не из-за того, что идея плохая, а просто по одной причине: они не могли зарабатывать. И когда ты занимаешься социальными проектами, ты живешь от гранта до гранта, от проекта до проекта, ты не можешь существовать без них, некая зависимость. За эти три года, несмотря на то что мы получали гранты и инвестиции, я никогда и ни у кого ничего не просила.
Замечаю такую тенденцию, что чем сложнее миру, стране, тем больше я увидела людей с открытым сердцем, которые готовы помогать, поддерживать, заниматься благотворительностью. Причем не ради пиара, а искренне. Мне кажется, это связано с тем, что у людей есть осознанность, понимание. Ими движет желание быть полезным.
Как социальный бизнес помогал пострадавшим в Казахстане во время январских событий?
Январские события научили нас еще крепче ценить то, что имеем сейчас. Не могу назвать, чем конкретно занимались мои коллеги – социальные предприниматели, – но мне кажется, самое важное дело было просто попросить сидеть дома. Я нахожусь в столице, Нур-Султане, а все производство в Алма-Ате. Весь январь команда отдыхала. Несмотря на то, что получала полную заработную плату. Это было нашим решением – остановить производство. Лично я выходила, чтобы готовить еду, кормить военных, которые охраняли площади.
Пришлось ли вам восстанавливать производство?
Наше производство не пострадало. Я очень боялась, что может пострадать команда. 1 февраля мы начали производство, в таком же режиме работаем. Кроме того, что мы брали на месяц day-off, month-off, ничего такого не ощутили.
