В поисках странников Михаил БРОНШТЕЙН, главный научный сотрудник Музея Востока
Теги: Национальная культура | Обычаи
Моя живопись может показаться фантастичной.
Но это абсолютная реальность.
Азат Миннекаев
Странники – люди, которые не остаются долго на одном месте. Так трактуют это слово толковые словари. Согласно этимологическим словарям, оно в родстве со словом «страна». Лингвисты полагают, что изначально под «страной» подразумевалась «чужая страна». Таким образом, «странники» – жители чужой страны, незнакомый, странный народ. У Стругацких они – носители высокой космической цивилизации. Для петербургского художника Азата Миннекаева слово «странники» имеет еще одно значение.
Свою недавнюю выставку, посвященную евразийским кочевникам раннего Средневековья, Миннекаев назвал «Небесные странники». В далеком прошлом по степям, протянувшимся от Хуанхэ до Дуная, не раз прокатывались волны переселенцев. Об одних степняках известно немногое, о других, напротив, дают представление не только археологические раскопки. Прикоснуться к основам культурных традиций тюрко-монгольских номадов рубежа I–II тысячелетий новой эры можно даже сегодня, изучая народы Хакасии и Тывы, Монголии и северных районов Китая, полагают многие этнографы. Так считает и Азат Миннекаев – живописец, график, сценограф, не единожды побывавший в этих краях. «Проникаясь красотой степей и гор, общаясь с живущими здесь людьми, вглядываясь в их быт, вслушиваясь в голос собственной генетической памяти, я постоянно открывал для себя все новые и новые миры», – рассказывает художник.
Одним из таких открытий стало для Азата тенгрианство. Возникшее около тысячи лет назад, оно обрело ныне второе дыхание. Верховное божество у последователей этого учения – Тенгри. Тенгри – это небо, его бескрайний простор, и Тенгри – это всадник, олицетворяющий храбрость, мудрость, мужское начало. Традиционное мировоззрение кочевых народов Евразии нашло отражение в каждой работе художника из цикла «Небесные всадники», и фотограф отнюдь не случайно запечатлел автора выставки на фоне его полотна «Охота Тенгри с небесными тиграми».
Проходила выставка в Уфе и Казани. Организовал ее находящийся в Москве Фонд поддержки и развития научных и культурных программ имени Марджани. С каждым из этих городов у Миннекаева прочные связи. В Казани родственники. В Уфе он родился, окончил живописный факультет института искусств; здесь же, в столице Башкирии работал художником-декоратором в театре кукол. В Москве четверть века назад состоялась одна из первых персональных выставок Азата. Экспонировалась она в Музее Востока и тоже была посвящена людям, которых, как всадников евразийских степей, можно назвать странниками – странниками высоких широт. [№ 2]
Арктический маршрут
В конце 1980-х годов, когда Азату Миннекаеву было под тридцать, жизнь в стране круто изменилась. Открылись новые горизонты, новые дороги. Художник тоже изменил свою жизнь, причем столь же круто: уехал в высокие широты. Север начался для него в Магадане. Затем была Чукотка, а после Чукотки Аляска. На Аляске Азат расписывал иконостас в православном соборе Анкориджа (православие сохранилось на севере США со времен Русской Америки. – Ред.) и преподавал рисование в школе на островах Прибылова – крошечном архипелаге в Беринговом море к северу от Алеутских островов. Коренные жители архипелага тоже были православными. Местный священник-эскимос вел службу на двух языках – церковнославянском и английском…. В середине 1990-х Миннекаев вернулся в Россию. Из Арктики «на материк» он привез множество этюдов. Вскоре из них родились большие полотна, которые демонстрировались на московской выставке 1996 года. [№ 3]
«Первый снег», «Молодожены», «Шаман, снимающий маску»… Когда в Музее Востока я увидел эти картины, висящие в ряд, у меня появилось ощущение, что передо мной один и тот же персонаж в разные периоды своей жизни. Вот он в преклонном возрасте, сидит, покуривая трубку, на снегу рядом с обтянутой шкурой моржа охотничьей лодкой. Байдару установили для просушки на вкопанные в грунт китовые кости. Наступила зима, но море еще не замерзло, и зверобои вскоре опять спустят лодку на воду. На следующем полотне герой Азата в молодые годы с женой, тоже совсем юной. Короткий привал в заснеженной тундре – и снова в путь на собачьей упряжке. Едут молодожены, скорее всего, из селения, где жила девушка, в поселок, откуда родом охотник, туда, где у них начнется новая жизнь. И снова все тот же эскимос, постаревший, с шаманской маской в руках: маской человека-медведя. В фольклоре эскимосов и береговых чукчей медведи – сородичи человека, почти столь же близкие ему, как моржи. [№ 4]
Живя на краю света, Азат Миннекаев имел возможность убедиться в том, что христианство не вытеснило из сознания северян традиционные верования, что в еще не столь давние времена у морских зверобоев Чукотки и Аляски были шаманские маски. Вырезали их из плавникового дерева – древесных стволов, принесенных в Берингов пролив южными течениями. Ритуальную маску эскимосов Миннекаев изобразил с документальной точностью. Так же достоверно воспроизвел Азат другие детали их быта, правда, такого, каким он был лет сто назад.
В полотнах «Северного цикла» художник, не ставя перед собой задачу жестко следовать правде факта, стремился в первую очередь показать единство полярных охотников с природой. В этом у Миннекаева есть много общего с Рокуэллом Кентом. Их герои включены в величественные ландшафты Арктики как ее органичная, неотъемлемая часть. Мне трудно представить себе Гренландию без гренландцев американского художника Рокуэлла Кента и так же трудно, думая о Чукотке, не вспоминать персонажей россиянина Азата Миннекаева.
В полотнах обоих живописцев отчетливо виден еще один, «страннический» компонент традиционной культуры арктических зверобоев и мореходов. Люди в их картинах непременно в движении, даже когда стоят или сидят. Рядом с ними всегда либо лодка, либо собачья упряжка. Маска, которую держит в руках «человек-медведь», – тоже символ движения: шаманского камлания.
Синее небо шаманов
В экспозиции, показавшей москвичам северян такими, какими увидел их Азат Миннекаев, были полотна, посвященные шаманизму. Их немного, но для художника они имели большое значение, и поэтому выставку в Музее Востока он назвал «Синее небо шаманов». Эти слова звучали как камертон… Почему образ северного шамана оказался столь притягательным для Миннекаева? Возможно, потому, что он хорошо понимал, какую важную роль на протяжении многих столетий они играли в жизни арктических народов.
Шаманизм концентрировал в себе бóльшую часть знаний и представлений о мире, которые были у человека, живущего в традиционном обществе. Недаром он получил широчайшее распространение и в Старом, и в Новом Свете – от тропиков до высоких широт. Шаманы были следопытами и врачевателями, сказителями и танцорами. Они создавали из дерева, кости, камня изображения «хозяев диких зверей», высекали на скалах петроглифы со сценами охоты, рисовали сажей и кровью на лодках и веслах магические знаки. Для небольших людских сообществ, осваивавших не известные ранее земли, для социума, не имевшего письменности, обряды «избранников духов» были, говоря современным языком, ключевыми информационными каналами. Ритуальные скульптуры и рисунки – лаконичные, выразительные, наполненные большой внутренней силой, – придавали людям уверенность в том, что у них есть могущественные заступники. Рассказы о мирах, в которых побывали шаманы, войдя в состояние транса, поддерживали в их соплеменниках стремление к поиску новых земель. Звали за горизонт. Без этого зова человек никогда не стал бы странником. Никогда не смог прийти в Арктику и тем более полностью заселить ее: от Скандинавии до Чукотки, от Аляски до Гренландии.
Слова «синее небо» в названии московской выставки тоже далеко не случайны. Камлание шамана, его общение с духами представлялось полярным первопроходцам полетом в небо. [№ 5]
…Почти бестелесна фигурка шамана, летящего в ночном синем небе в страну мертвых. Его голова и руки бессильно опущены вниз, словно он пребывает в состоянии сомнамбулического сна. Засохшие стволы деревьев, застывшая гладь озер усиливают ощущение таинственного, мертвенного покоя, в который погрузила северный мир лунная ночь…
Где увидел Азат Миннекаев этот ночной пейзаж, эту чахлую приполярную тайгу? В континентальных районах Аляски или на Колыме? Где услышал о том, что в разгар шаманского сеанса шаман может упасть на пол и заснуть глубоким сном? Где наблюдал, как неистово бьет он в свой бубен?
Ответить на последний вопрос можно, не задавая его художнику. На полотне «Псы Эрлика» изображен не эскимосский, а хакасский шаман. Другой костюм, другой бубен, по-другому выглядят духи, выходящие из ночной синевы. Согласно тенгрианской традиции, заболевший человек теряет кёт – бесценный дар Тенгри, жизненную силу. Забирает ее божество подземного мира Эрлик. Вернуть кёт под силу только шаману, рискнувшему вступить в единоборство с его слугами. [№ 6]
Великая степь
«Псов Эрлика» Миннекаев написал спустя достаточно продолжительный срок после того, как вернулся с Крайнего Севера. К началу работы над этой картиной у него уже были в запасе десятки полотен нового, «Тюркского цикла», который и будет позднее представлен на выставке «Небесные странники».
Идея создать такой цикл появилась у Азата в 2000-х годах, когда в поисках смыслов и истоков он вновь отправился в путь. На этот раз дорога привела в Хакасию, в предгорья Саян. Здесь, в верхнем течении Енисея, в живописных долинах, защищенных горными кряжами от холодных ветров, климат всегда был более мягким, чем по соседству, а травы более сочными и густыми. Какие бы кочевые народы ни проходили по Великой степи, они останавливали в этих местах лошадей, нередко на весьма продолжительный срок. Сотни лет земля хакасов была одновременно перекрестком и колыбелью культурных традиций «небесных странников». В Хакасии, по словам художника, он ощутил свои корни, свою духовную связь с предками. «Зная татарский язык, я понимал хакасов без перевода», – рассказывает Азат.
Из Хакасии маршруты былых кочевий привели Миннекаева к тувинцам, уйгурам, монголам. Привели в горы. Два этих мира, равнины и горы, неразрывно связаны между собой в ландшафтах Южной Сибири и северных территорий Центральной Азии. Так же плавно перетекают они друг в друга на полотнах Азата Миннекаева. Не припомню пейзажей на его выставках в Уфе и Казани, где хотя бы на горизонте не были видны силуэты гор. Впрочем, дело не только в том, что художник всегда очень точно воспроизводит природу.
Горы в мифологии всадников Великой степи – божественный край, обитель Света и Мудрости. Истоки подобных представлений уходят в глубочайшую древность – у всех народов планеты есть легенды о священных горах, – и все же в культуре «небесных странников» горные вершины занимают особое место. Обусловлено это влиянием буддизма, который проник к кочевым племенам евразийских степей из Тибета. В Тыве, где традиции этой религии очень сильны, Азату не раз приходилось слышать о горе Монгун-Тайга. Одна из самых высоких в Сибири – почти 4000 метров, – она является для тувинцев едва ли не самым значимым символом их земли.
Полностью статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 3(4), июль – сентябрь 2021
