Жизнь русского художника Варвары Дмитриевны Бубновой (1886–1983) подобна чудесной легенде. Ей выпал изумительный жребий — посредничество между двумя великими, друг от друга далекими культурами. Прожитые в Японии творческие десятилетия (1922–1958) оттенились в работах мастера сезонными красками Фудзи, но и осветили материковыми радугами русских просторов изобразительное и литературное пространство страны, воспевающей солнце, — овеяв его славными именами, — и, конечно, тонами раздолья родного, тверского, с родительским имением Берново, где любил бывать и заканчивал «Евгения Онегина» Пушкин.

Варвара Бубнова обращалась к различным жанрам и техникам. Ее работы хранятся в Третьяковской галерее, Русском музее, Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Сухумской картиной галерее, Соликамском краеведческом музее, Государственном музее Востока, Архангельском музее.

Книг о художнике немного. Биографическая одна: «Варвара Бубнова — русский художник в Японии» (1984) Ирины Кожевниковой. Есть каталоги выставок, тексты и сведения в специальной литературе.

А что же Япония? Помнит ли об уникальной культурной страничке в своем до предела насыщенном грохотом военных, экологических, экономических потрясений ХХ веке?

Еще как помнит! Нет ни одной фундаментальной книги по современному японскому искусству, где не упоминалась бы Варвара Бубнова. Обилие выступлений. Профессор университета Кумамото-Гакуэн Ота Дзётаро специально приезжал в 2019 году в Москву, чтобы прочитать лекцию «Варвара Бубнова: японские страницы в биографии художника». У Бубновой было много учеников. Один из них опубликовал ее письма из Сухуми, где после возвращения в СССР первоначально жила Бубнова. Книга, изданная крошечным тиражом, — вещь редчайшая. Но и ученики ее учеников берегут память о Бубновой-сэнсэй. И всегда откликнутся на интерес к ее японскому творчеству.

В июне 2023 года от моего друга Исихары Кимимичи, переводчика Михаила Булгакова на японский язык, пришло письмо: «В Васэда выставка картин музея Айдзу Яичи прошла. Есть Варвара Бубнова. Вдова профессора Ясуи Рёхэй, госпожа Ясуи Минако, передала для тебя каталог, привезу». В конце июля Исихара прилетел во Владивосток для занятий в школе русского языка ДВФУ. На выходных заглянул ко мне в Находку.

Упомянутый музей — именитый. Назван в честь поэта, каллиграфа, историка Айдзу Яичи (1881–1956), заслуженного профессора университета Васэда, где Ясуи Рёхэй изучал и переводил русскую классику. Айдзу собрал огромное количество работ периодов Асука и Нара (VI–VIII века), в 1926 году организовал при университете музей. Картины Бубновой попали в музей не случайно: с университетом Васэда связаны многие годы ее пребывания в Японии. Выставка музейной коллекции под названием «Мое искусство, моя жизнь» открылась 15 мая 2023 года в большой галерее университета и длилась до 6 июля.

Под облака сакуры

Незадолго до революции сестра Варвары Анна познакомилась со студентом Петербургского университета Оно Сюнъичи (автор пишет в соответствии с правилами японской грамматики – сначала фамилия, затем личное имя. – Ред.). Сразу после октябрьских потрясений она вышла за него замуж и уехала в Токио. В 1921-м пригласила мать Анну Николаевну, а сестру попросила сопроводить. Не без колебаний они приняли приглашение и 13 февраля 1922 года тронулись в путь. Добравшись до Лондона, получили японские визы и третьеразрядным пароходом отправились на восток. Судно прошло Цусимским проливом, где еще была свежа память о гибели эскадры Рожественского. Осматривая с палубы зазеленевшие берега, Варвара вспомнила романтическую историю. На русском броненосце «Орел» служил ее дальний родственник Дмитрий Бубнов. Осколок ранил его навылет, поразив и фотографию возлюбленной на переборке. Дмитрий попал в плен, и японцы позволили сохранить пробитый портрет.

Припомнилась Варваре и удивительная одиссея Василия Головнина столетием ранее. Командир шлюпа «Диана» долгие годы провел в японском плену. И он не чужой человек: на его внучке был женат Алексей Вульф, родственник Анны Николаевны, урожденной Вульф. Кстати, прославленная Пушкиным Анна Керн тоже Вульф по матери. И Головнин, и Дмитрий доброжелательно отзывались о японцах. Да и сестра писала об их честности, скромности, учтивости. И сердце Варвары тепло приняло и солнечные берега, окутанные цветущей сакурой, и синеватое, вангоговского оттенка, небо.

Вхождение в Art-восток

Япония прекрасна, но трудна. В общество Варвару ввела семья Оно. Ученый-зоолог Сюнъичи знакомил с друзьями: художниками, поэтами, русистами, переводившими произведения Пушкина, Гоголя, Толстого, Тургенева…

Искусство самурайского средневековья и нового времени Мэйдзи пленило русскую натуру, открылось неожиданными вбросами замыслов и линий, магической простотой и невесомой энергией, усилив впечатления академических лет от посещений выставок гравюр укиё-э эпохи Эдо в Париже. Из нескольких написанных уже в Токио картин Варвара представила уже в сентябре 1922-го две — «Портрет Окуномия Кадзуко» и портрет мужчины под названием «Графика» — на выставку авангардистов «Никикай», осторожно соотнеся себя с нарождающимся в японской живописи течением. А он, этот таинственный, зачаровывающий колорит, захватил ее на целых 36 лет вместо предполагавшихся двух-трех созерцательных.

Анна, сама прекрасный музыкант, основательница японской скрипичной школы, профессор Токийской консерватории, на первых порах ввела мать и сестру в кружок по изучению европейской музыки и иностранных языков. Жизнь заполнилась уроками, разучиванием с молодежью песен, поэзией. Преподавание давало скромный заработок, но больше заполняло время. А дома занимались рисованием и музыкой с юной Оно Йоко, племянницей Сюнъичи (да, да, той самой Йоко, будущим художником и женой Джона Леннона. – Ред.)…

В учебном процессе возобладало неизбежное: русские учителя волей-неволей большую часть времени уделяли культуре своей страны. Многие из молодых учеников, увлекшись русской литературой, поступали на филологический факультет университета Васэда. Вуз имел к тому времени устойчивые традиции, основанные на статьях Фтабатэй Симэй под общим названием «Влияние русской литературы на японскую», на очерках Токутоми Рока о Льве Толстом и Катаками Нобуру о поэтах Серебряного века.

Оно Сюнъичи помог Бубновой поступить в Токийское художественно-промышленное училище современного дизайна, где Варвара, перепробовав все виды техники художественной печати, остановилась на литографии. Решающую роль в ее творчестве сыграло знакомство с суйбоку-га — тушевой живописью. Со временем коньком стала черно-белая гравюра.

Профессор Катаками, в 1920 году создавший на филфаке Васэда русское отделение, летом 1924-го пригласил Бубнову преподавать русский язык и литературу с главным упором на поэзию. Протекцию сделал другой профессор — «отец русского языка» в Японии Ясуги Садатоси.

Рекомендуем почитать:

Встреча с молодым переводчиком русской литературы Ёнэкавой Масао определила главное направление — иллюстрации издаваемых в Японии произведений великих соотечественников. В 1927 году журнал «Фудзин-но томо» опубликовал ее работы к роману Достоевского «Братья Карамазовы». В 1930-е она оформила много пушкинских работ: «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Гробовщик», «Пиковая дама», «Медный всадник». Следом взялась за «Ревизора», «Мертвые души», «Невский проспект»; далее были книги Чехова, Паустовского, русские народные сказки. «Она делает свое дело так мастерски, — писал профессор Ёнэкава Масао, — что назвать ее основную профессию невозможно, она в одинаковой степени и художник, и литератор». В ряду учеников Бубновой — известные в стране переводчики Пушкина Уэда Сусуму, Накаяма Сёдзабуро, Икэда Кэнтаро.

Русскую литературу начали переводить в Японии после 1862 года, когда страна после двухвековой изоляции открылась внешнему миру. Но каким было это начало? В 1886 году вышел тоненький роман под названием «Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах скорбящих битв в Северной Европе». Переводчик Мори Тай пояснил: в оригинале много «воды», он исключил ненужное и оставил главное — любовную линию. Так Страна восходящего солнца узнала «Войну и мир» Льва Толстого.

В 1937 году русское отделение университета Васэда закрылось и возродилось только в 1946-м. Новый набор — и новые ученики Бубновой, ставшие известными учеными: Арая Кэйсабуро, Ясуи Рёхэй, Канэмото Гэнноскэ, Кавасаки Тору, Фудзинума Такаси, Янаги Томико, Мидзуно Тадао.

Книга писем

Она душевно издана (1996) — к 110-летию Варвары Бубновой. Суперобложка мягкая, слегка рифленая, цвета теплой белой пастели средней насыщенности, с автографом и репродукцией. Собственно обложка — ярко-красная, как вершина Фудзи на картине «Поля под Фудзиямой», написанной Бубновой в 1935 году. Страницы — тоже теплая белая пастель, но самого слабого оттенка. От книги исходит печаль тихого октябрьского вечера с теряющими лимонность гинкго и набирающими киноварь кленами.

Техника японской старой «быстроты» невероятно сложна. Ее подробно описывает Эдмон Гонкур в «Дневнике» (28 ноября 1877), наблюдая за тем, как художник Ватанабэ Сэн в Париже писал картины на прорезиненном шелке — специальном материале для восточной живописи. При этом его подручный засекал время работы.

Разложив перед собой краски — на меду, какие-то европейские и два тюбика зеленовато-синих японских, — взяв в одну руку две кисти, тонкую и толстую, быстро набросал контуры пяти птиц. Затем, пишет Гонкур, жонглируя кистями, «залил» птиц жидкими и густыми красками, наметил в углу планшета мелкие веточки. Нетронутый фон смочил водой, оставляя просветы, и быстро подсушил полотно над пламенем горящей газеты. Резкими движениями как бы наобум разбросал на еще влажной поверхности крупные пятна китайской туши. Размазав их толстой кистью до нежнейших полутонов, щедро размыл картину водой. И когда краски немного стерлись, большим пальцем приглушил их яркость. Снова подсушив полотно, широким мазком нанес искривленный ствол сакуры и тщательно украсил его маленькими цветочками. Напоследок дорисовал «тонкостями и изысканными ухищрениями».

Так художники школы бокусай-га и суйбоку-га, основанной Сэссю Тойо (1420–1506), соревнуясь по времени исполнения, достигали высочайшего мастерства. Оно не только поразило Альбера Марке и Анри Матисса, Ван Гога и русских мастеров, но и оказало заметное влияние на их творчество.

Энергию Варвара Дмитриевна сохранила до глубокой старости, что видно из последнего письма, написанного в 91-летнем возрасте. На всем долгом пути ее кисти карабкались к вершинам совершенства. Русский дух, подкрепленный самурайскими традициями семьи Оно, не знал снисхождения, усталости и покоя. «Верность!» — этим и определяется ее вековая приверженность к изобразительному искусству и литературе.

В 2010 году в Токио выпустили второе издание писем, бόльшим тиражом, дополненное. В читательском отзыве отмечается: «Многие японцы, не имевшие контактов с Бубновой, пока она жила в Японии, получили возможность встретиться с ней».

23 октября 2010 года профессор-русист университета Аичи Кэнрицу Като Сира пригласил Ясуи Рёхэй выступить в центре вуза Винк-Аичи с лекцией «Жизнь в Японии русской художницы Варвары Бубновой». Воспоминания с показом картин и графики Варвары Дмитриевны, изобилующих пейзажами и портретами из японской жизни, заворожили публику. Ясуи-сан признался, что встреча с Бубновой определила его путь, связанный с изучением русской литературы.

Ясуи Рёхэй в гостях у Варвары Бубновой в Ленинграде. 1982. Фото из архива семьи Ясуи, помещенное в Книгу писем

Каталог

И вот за два дня до 137-летия Варвары Дмитриевны Бубновой, члена Союза художников СССР, заслуженного художника Грузинской ССР, кавалера японского ордена Драгоценной короны 4 степени (награждена и сестра Анна — орденом Священного сокровища 4 ст.), в галерее университета открылась экспозиция «Мое искусство, моя жизнь».

Из своих фондов музей представил 25 авторов. Но только двое имеют прямое отношение к Васэда. Симада Сидзу в период Второй мировой войны обучалась у профессора Айдзу Яичи, специализировалась на истории традиционных искусств восточной Азии, но затем, отправившись в Париж, увлеклась абстракцией. Вторая — Варвара Бубнова.

Каталог разбит на пять разделов: «Ассоциация женщин-художников», «Художники-новаторы», «Художники, работавшие за рубежом», «Художники, выражающие свою жизнь». Варвара Бубнова, наряду с Камэй Сохин, Ито Соха, Гокура Казуко, Рагуса Тама, Ханихара Куваё, отнесена к новаторам — «она познакомила Японию с русским конструктивизмом и внесла немаловажный вклад в развитие нового художественного движения в период Тайсё (1912–1926)».

В 1958 году, вероятно, перед отъездом из Японии, Бубнова сделала несколько автопортретов. Какой-то из них находится в коллекции Ясуи Рёхэй — на это указывает Александр Лозовой в «Списке основных произведений» своей книги. Подумалось: был передан музею, а теперь предваряет ее работы. Но подклишовка проясняет: «Эта работа представляет собой автопортрет, созданный в 1958 году. В правом нижнем углу находится посвящение, написанное карандашом: «Моей любимой Маринке (В. Бубнова 1958)». Говорят, что Маринка — это прозвище Чиё Сасаки, студентки Бубновой, и считается, что эта работа была подарком Чиё Сасаки.

Работ Бубновой — 19 (у других по 1–7). Вот они: «Человек за письменным столом», «Лодка и человек», «Женщина в розовом платье», «Портрет мужчины», «Женщина качает ребенка», «Молодая девушка», «Оранжевая комната с мужчиной и женщиной», «Жатва риса», «Две женщины-швеи», «Веранда», «Тропинка и дерево, молодая девушка», «Летние облака, человек, идущий по дороге», «Летний день», «Большое дерево», «Красные и зеленые поля», «Деревья на лесной поляне» (все без даты), «Беседа» (1950), «На старом японском кладбище» (1953). Пейзажи, литография, акварель, тушь.

По Японии, особенно проселочной, Варвара Бубнова любила путешествовать. Об этом говорят сами картины. Они живы простыми людьми — рыбаками, крестьянами, одинокими фигурами, порой сгорбленно бредущими с узелком фуросики по старым то пыльным, то каменистым дорогам и тропам. Не проходила мимо задумчивых сосен, замерших криптомерий, покосившихся хижин, изъеденных сухими морщинами стариков. С ее работами в галерею вкралась затаенная грусть, сродни той, что застыла в картинах Хокусая и Хиросигэ над дорогами, пройденными ими с кистью и мольбертом. Три живописных стихии — передвижническая русская, авангардная европейская, классическая японская — нашли в душе Варвары Бубновой чудодейственные лазейки, проникли друг в друга, смешались, словно краски на палитре, примирив разноликие техники.