У режиссера Вениамина Скальника интересная родословная, уходящая корнями в Японию. Судьба Вениамина всегда была богата на яркое творческое окружение и интересные знакомства с ведущими российскими актерами и режиссерами. Встреча с актрисой Анастасией Немоляевой, сыгравшей главную роль в популярном фильме «Курьер», перевернула его жизнь. В результате получился не только долгий семейный, но и творческий тандем. Сегодня у Вениамина много задач, связанных с «Активным театром», куда его пригласила ставить спектакли организатор и режиссер Марина Перелешина. Недавно Скальник выпустил премьерный спектакль «Гарпагониада», который с восторгом приняла московская публика. В мае «Гарпагониаду» покажут 22-го и 24-го числа.

Вениамин, расскажите о своей японской семье.

Моя мама Ютака Исидзима долгое время изучала русский язык в Японии, а папа Виктор Скальник — японский в Дальневосточном университете во Владивостоке. Сам он родом из Биробиджана. С еврейской стороны все Скальники были либо расстреляны, либо заживо похоронены фашистами в 1941 году под Житомиром, в селе Романовском. Чтобы больше практиковаться в японском, отец устроился пожарником на корабль Находка — Йокогама. Познакомились они с мамой в Японии, потом она переехала к нему во Владивосток. Интересно, что мама однажды приняла участие в конкурсе русского языка, который проходил в советском посольстве в Токио… и выиграла первую премию — поездку в Советский Союз. Я родился во Владивостоке. Когда мне исполнилось полгода, родители переехали в Москву, где мама окончила РУДН. Мой дед Сабуро Исидзима по материнской линии происходил из бедной семьи, был протестантским священником, организовавшим приход и построившим в Японии церковь. Философ, он писал книги на религиозные темы, в Японии даже вышел его четырехтомник. Это был театрал с демократическими, прогрессивными взглядами. Его жена, Кооко Исидзима, моя бабушка, всю свою сознательную жизнь шила кимоно. До трех лет родители в семье говорили только по-русски, потом перешли на японский. Вся моя японская родня родом из Токио.

Чувствовали ли вы себя японцем в детстве?

Ощущал себя больше евреем, чем японцем (улыбается). И настоял, чтобы в моем российском паспорте было записано «еврей». Хотя в бытовой культуре всегда придерживался японского стиля жизни. Дома мы часто ходим босиком, едим палочками, пьем зеленый чай. Во мне смешаны две культуры — японская и еврейская, но по духу чувствую себя «русским», поскольку воспитан на русской культуре, литературе и театре. Моя мама — большая поклонница русской культуры. И сейчас, вернувшись в Японию, она не перестает ею интересоваться. Когда мне исполнилось 14 лет, в Японии вышел закон, по которому дети матерей могут получить японское гражданство. И я получил его одним из первых. В японский паспорт меня записали как Цутому Исидзима. Мой родной брат Кен другой — он больше «японец», учился в японской школе. В результате выросли два совершенно разных по культуре человека. Он знает лучше японский, а я — русский. Когда Кен был маленький, мама с папой разошлись, «русская» часть семьи распалась… Брат остался с мамой и живет сейчас в Японии.

А как вас воспринимали японцы?

Я себя не воспринимаю чем-то «инородным» в Стране восходящего солнца. Но приезжаю туда в основном как турист. Твоя национальность — это тот язык, на котором думаешь. Я думаю и на русском, и на японском языках. Интересно, что когда произношу японские слова, у меня даже тембр голоса становится на тон выше (улыбается).

Как протекала ваша жизнь в Москве?

Мы жили в районе метро «Университет», часто переезжали, мне пришлось сменить несколько школ. После выпуска пытался поступить в ГИТИС, но провалился. Тогда я ничего не понимал и не был психологически готов учиться в театральном. Да и внешность моя не соответствовала актерским стандартам.

Как зародилась ваша любовь к театру?

С детских лет обожал театр, участвовал в разных театральных постановках. Играл в ТЮМе (Театр юных москвичей) при Дворце пионеров, куда попал еще в четвертом классе. В это же время поставил и свой первый спектакль. У родителей было много друзей и знакомых из театральной среды, поэтому я часто посещал премьеры, бывал на репетициях и за кулисами. Мы дружили с Зиновием Гердтом, Валерием Фокиным, Эмилем Гилельсом, Сергеем Юрским. В доме постоянно бывали представители культуры, музыки, японские театральные деятели. Многие из них специально приезжали в Москву, смотрели спектакли, общались. Это была очень близкая к культуре среда. В юности я много переводил Олегу Табакову, Комаки Курихаре, Анатолию Эфросу, работал в кино с Леонидом Филатовым и Александром Миттой. Многие культурные связи, осуществлявшиеся по линии «Россия — Япония», прошли через нашу семью. Отдельно хочется отметить нашу дружбу с Зиновием Гердтом. Со своим «Необыкновенным концертом» он объездил полмира, в том числе бывал и в Японии. Родители не только перевели этот спектакль на японский язык, но и ставили Зиновию Ефимовичу произношение. Было и сотрудничество с режиссером Валерием Фокиным, который позвал меня, еще совсем мальчишку, сыграть небольшую роль слуги в спектакле «Лоренцаччо» по пьесе Альфреда де Мюссе, шедшую в «Современнике». Это был важный этап в моей жизни. Коллегами по сцене были Константин Райкин, Марина Неелова, Авангард Леонтьев, Михаил Жигалов. Вячеслав Зайцев делал к этому спектаклю костюмы.

Не поступив в ГИТИС, вы решили организовать свой театр?

Да, это был театр-студия «Черный квадрат», просуществовавший пару лет. Тогда всё держалось на энтузиазме. Студия расположилась в подвале, где я собрал единомышленников. Это были не профессиональные артисты, а ребята моего круга, с которыми мы принимали участие в андеграундном движении. Мы сделали всего один спектакль — «Загубленную весну» японского драматурга, писателя и общественного деятеля Акиты Удзяку. Также я сотрудничал со Всесоюзным гуманитарным фондом имени А. С. Пушкина, выпускавшим газету, в которой печатал свои стихи и рассказы. Там же печатались Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн. А вообще это был самый настоящий центр московского авангарда, яркими представителями которого были известный режиссер Борис Юхананов, художник-акционист, поэт, актер и музыкант Герман Виноградов и многие другие. Параллельно работал переводчиком, прилично зарабатывал и практически всю свою выручку тратил на студию.

Следующий большим этапом вашей жизни стало знакомство с популярной в то время актрисой Анастасией Немоляевой…

Да, это очень важный этап в жизни. Именно Настя посоветовала мне сделать еще одну попытку и поступить на курс к Петру Наумовичу Фоменко в ГИТИС, на режиссерский. Мы познакомились во время съемок японо-российской историко-приключенческой картины «Сны о России» японского режиссера Дзюнья Сато, в котором я работал переводчиком-координатором, а Настя сыграла роль иркутянки Татьяны. Кроме звезд японского кинематографа Кена Огаты и Тосиюки Нисиды, в картине были задействованы известные советские артисты: Марина Влади, Олег Янковский, Евгений Евстигнеев, Юрий Соломин. В то время я не только сопровождал российские театральные труппы в Японию, но и привозил в Москву японские театры. Так получилось, что познакомились мы в июне, а поженились уже в октябре. Каждые семь лет у нас рождалось по дочке (смеется). Сначала на свет появилась София, потом Ефросинья и Евдокия.

Какое влияние оказал на вас Петр Наумович Фоменко?

Колоссальное, я ему всем обязан. Когда поступил к нему на режиссерский, понял, что вообще ничего не знаю «про театр», хотя столько уже всего видел в жизни. Осознал, что театр — это совершенно другая материя. Во время учебы мы ставили этюды и отрывки, я выпустил два спектакля. Фоменко давал нам свободу, прививал вкус, он великий мастер, нам всем фантастически повезло.

Как сложилась ваша режиссерская жизнь дальше?

Я поставил спектакль «Женитьба Белугина» в Театре имени Пушкина, репетировал в театре Табакова «Любовные письма» Альберта Рамсделла Герни-младшего. Олег Павлович, безусловно, уважаемая личность, но репетировать с таким мэтром, как он, было непросто. Тогда я подошел к нему и честно сказал: «Олег Павлович, я вам не нужен, вы прекрасно все делаете сами». Посудите сами: на репетиции «Любовных писем» два мэтра — Олег Табаков и Ольга Яковлева. Они знали уже всё! Мне же была нужна студийная работа, ставить Шекспира, пьесы 1920-х — 1930-х годов, Генрика Ибсена. Потом меня взял к себе Иосиф Райхельгауз, с которым посчастливилось работать во ВГИКе. В конечном счете я ушел и от него. Потом мы занялись с Настей бизнесом — расписывали мебель, занимались дизайном, придумывали интерьеры, организовали столярную мастерскую.

Рекомендуем почитать:

Как получилось, что вы снова вернулись к режиссерской работе?

В 2022 году совершенно случайно я встретил свою старинную подругу Марину Перелешину, с которой мы преподавали на курсе у Иосифа Райхельгауза во ВГИКе. Она была педагогом по речи, а я — по актерскому мастерству. Нам удалось поработать над одним кинопроектом. Уже тогда пришло понимание, что мы совпадаем по художественным взглядам. Марина позвала меня в свой «Активный театр» ставить спектакли, искать интересные пьесы.

Почему ваш театр называется «Активный»?

Потому что занимает «активную позицию», неравнодушно реагируя на все внешние события. Театр ставит современные пьесы, поднимая в своих постановках актуальные проблемы современности. Наш зритель — это не тот, кто подсматривает в «замочную скважину», а тот, кто становится участником спектакля.

Где базируется основная площадка театра?

Мы работали в замечательных Боярских палатах при СТД, но их закрыли. Ищем новые, пока работаем в Московском театре-студии Всеволода Шиловского и в ДК Зуева. В планах играть в коммуникативном пространстве Брюсов-холл, возможно, в «Пространстве внутри».

Сколько в театре постановок?

Сейчас в нашем репертуаре пять спектаклей. Три совместных с Мариной Перелешиной: «Наши женщины», «Сестры» Алексея Слаповского и «Каля-Маля» Ирины Максимовой; «Музей» Евгения Водолазкина в постановке Марины Перелешиной и «Гарпагониада» Константина Вагинова, режиссером которой я являюсь. Это не значит, что мы отказываемся от классического репертуара, но если встает выбор между классикой и современностью — мы выберем последнюю. Мы все время в поисках нового интересного материала. Автор «Гарпагониады» Константин Вагинов — обэриут, писатель и поэт, друг и единомышленник Даниила Хармса. Очень интересный, широко не известный автор, умерший в 1934 году. По его роману я написал сценарий.

Спектакль «Гарпагониада»
Фото: Дарья Шарун

О чем спектакль?

О любви, снах, страсти и отчаянии… сквозь «смех и слезы». Герои спектакля убегают от действительности в мир собирательства предметов старого и нового быта, спичечных коробок, ругательств, снов и других невообразимых вещей и понятий, создавая каждый свой иллюзорный мир. Это трагикомический фарс, фантасмагория. И, конечно, это отражение нас и нашей жизни.

Кто ваши актеры?

Это наши единомышленники, друзья, ученики Марины. Как правило, это артисты, которые не привязаны ни к каким театрам, но которые понимают наш «театральный язык». Все они много работают в театре и кино. Из известных артистов у нас работают Алексей Гришин, Дарья Михайлова, Анастасия Немоляева, создавшие великолепный актерский ансамбль в спектакле «Сестры». Еще одна прекрасная артистка — Елена Ксенофонтова — задействована в двух наших спектаклях: «Музее» и «Кале-Мале». Отдельно хочется отметить работу художника по костюмам — Светлану Литвинову, оформившую практически все наши спектакли.

Почему выбор нескольких пьес пал на произведения драматурга Алексея Слаповского?

Алексей Слаповский был другом Марины (скончался 8 января 2023 г. — Авт.). К сожалению, я не могу назвать его своим другом, но последний год довольно тесно с ним общался, потому что мы работали над очередной его пьесой. Одну мы поставили, а над второй много работали и переделывали. Он талантлив и близок нам по духу. Автор много размышляет над нашим временем, ставит вопросы, поднимает проблемы, чувствует время, актуальность проблематики. Когда начинаешь работать над текстами Слаповского, понимаешь, что он глубже, чем кажется на первый взгляд. Например, в спектакле «Наши женщины» монологи от имени женщин написаны мужчиной — Слаповским. Удивительно, насколько он не только точно и актуально, но и корректно подходит к этому, несмотря на то, что у него есть мужской взгляд на описываемые события.

Вы сегодня чувствуете отдохновение?

Да, мне стало значительно легче. Театр — это не про деньги. Ни в нашем частном случае, ни глобально. Да, могут быть коммерческие спектакли, но мне их ставить неинтересно. Хотя, может быть, какой-то наш спектакль и станет когда-нибудь коммерчески успешным.