Фильм по законам музыки 90 лет со дня рождения Отара Иоселиани
Теги: Национальная культура | Национальное достояние | Кинематограф | Режиссеры | Актеры
Автор: Дарья Борисова
Мастера не стало совсем недавно, в декабре 2023-го. Он умер и похоронен в родном Тбилиси. В 1982 году, когда Иоселиани эмигрировал во Францию, казалось, что он никогда больше не сможет ступить на родную землю. Однако уже через несколько лет границы СССР открылись. В последние десятилетия своей жизни режиссер жил на две страны — Францию и Грузию. Периодически бывал и в России, где у него множество друзей и поклонников. Его уход из жизни стал для них большим горем. И нынешний юбилей без юбиляра — печальный день.
Но тем нужнее и важнее вспомнить сегодня Отара Иоселиани и «перечитать» его фильмы, которые напоминают путевые заметки философа.
Тбилиси, Париж — везде одно и то же
Его называют грузинско-французским режиссером, но это определение лишь обозначает географическую «приписку» Иоселиани на разных этапах жизни. Бывшие соотечественники с удивлением обнаружили в первых же «французских» фильмах режиссера саркастическую ухмылку автора: везде одно и то же, что по ту сторону железного занавеса, что по эту. Буквальное воплощение это наблюдение нашло в картине «Шантрапа» 2010 года, которую можно в каком-то смысле рассматривать как фантасмагорический автошарж Иоселиани: советский кинорежиссер Нико пытается спасти свой фильм от цензоров, правдами и неправдами переправляет авторскую копию на зарубежный кинофестиваль, получает возможность вырваться на Запад, где попадает в капкан новых ограничений — теперь приходится считаться с пожеланиями бизнесменов-продюсеров. Нико, конечно, собирательный образ, а картина «Шантрапа» посвящена многим собратьям Иоселиани по профессии и эпохе, которые были вынуждены играть с советской киноцензурой в кошки-мышки. Самые стойкие предпочитали упереться рогом и не дать «исправить» свой фильм — тогда он отправлялся «на полку», а автор приобретал в профессиональных кругах почетный статус непокоренного творца. Иоселиани всю свою советскую жизнь ходил в «неблагонадежных». Его фильмы в самой своей ткани, интонациях обнаруживали свободу и независимый ум автора, что настораживало и побуждало выискивать идеологическую крамолу днем с фонарем. В первом же полнометражном фильме Иоселиани «Листопад» (1966) возник герой (очевидно, близкий по духу автору), благородство помыслов и поступков которого недвусмысленно объяснялось аристократическим происхождением. В стране победившего пролетариата это читалось как вызов, не иначе.
Аристократ на винзаводе
Думается, «Листопад» не насторожил редакторов на стадии сценария потому, что конфликт в нем был совершенно «правильный», актуальный для советского кино 1960-х: молодой специалист приходит из института на производство и сразу проявляет принципиальность, не мирится с пагубными случаями снижения качества и даже брака выпускаемой продукции. Однако духовная биография героя оказалась прописана между строк, она в бессловесных панорамах по интерьерам его жилища, по лицам домочадцев. Со старых фотографий в его доме смотрят дамы в широкополых шляпах и платьях чеховской поры, офицеры, мальчики в коротких бархатных штанишках и девочки в капорах. В гостиной, за столом с крахмальной скатертью, под старинным абажуром собирается за ужином семья: бабушка явно «из бывших» (прямая спина, аккуратнейшая прическа и полнейшая невозмутимость, что бы ни происходило), мать — тихая женщина с лучистым взглядом, и три сестры мал мала меньше. Двадцатилетний Нико тут единственный мужчина, и все его обожают. Он мальчик из хорошей семьи, и все его совершенства именно отсюда. И недаром полем его тихой битвы становится винзавод, где закрывают глаза на неподобающее качество вина старинной грузинской марки (план, надо гнать план!). Вино в Грузии — национальное достояние, и его необходимо защищать от пошляков. Вот и встает на его защиту не какой-нибудь идейный комсомолец, а щуплый, застенчивый Нико, внук и правнук благородных господ с дореволюционных фотографий.
На рубеже цивилизаций
Случай Нико из фильма «Листопад» подозрительно похож на случай самого режиссера. Отар Иоселиани родился в семье бывшего офицера царской армии и выпускницы Института благородных девиц. Отца арестовали в 1930-е годы и амнистировали только в 1957-м, так что мальчика растили мать, бабушка, тетка. Даже удивительно, что с такими «данными» Отару удалось поступить в вуз — причем сначала в МГУ (три курса он учился на механико-математическом факультете), а потом во ВГИК, на режиссерский факультет. Еще до того, в Тбилиси, Иоселиани окончил музыкальное училище и композиторские курсы при консерватории. Музыку к своим фильмам он всегда подбирал «готовую» — изысканную, часто барочную, что в сочетании с запечатленными реалиями XX века давало неожиданный, парадоксальный эффект. Возможно, и этот прием в том числе обеспечивал «парение» режиссера-философа над историей конкретных персонажей. В каждом фильме Иоселиани ощутимо это отстранение автора от своего же рассказа; моментами он словно бросает нить повествования, чтобы просто покачаться на волнах. Как-то, отвечая на вопросы студентов Санкт-Петербургского института кино и телевидения, Отар Иоселиани признался: «Я не могу учитывать вашу медлительность или вашу молниеносность, потому что строю произведение по законам, которые сам себе придумал и которые имеют отношение к музыкальной форме. Беру за образец полифоническое построение, фугу с контрапунктом, с повторяющимися темами, выходящими на первый план». Вот ключ, которым вы можете открыть дверь в кино Отара Иоселиани, если эта дверь пока для вас закрыта: повторяющиеся темы, выходящие на первый план. Следите за деталями, постепенно приобретающими все большее значение. Причем это касается и деталей в одном конкретном фильме, и лейтмотивов, проходящих сквозь все творчество мастера. Где бы он ни жил, его глаз выхватывал из толпы универсальные человеческие типажи: аристократов духа и обывателей. Еще один несущий мотив, который к концу жизни мастера вышел на коду, — ностальгия по уходящей цивилизации. Трудно подобрать слова, чтобы конкретизировать это летучее ощущение отмирания одной культуры и нахрапистого наступления другой. В «Листопаде» дорогой сердцу автора герой Нико был прямым наследником благородных, образованных дворян, а его антипод — типичным выскочкой с прицелом на карьеру. Герой фильма «Жил певчий дрозд» (1970) Гия живет в модном ритме 1960-х, когда главное — не пропустить, везде отметиться, а в итоге он ничего не успевает сделать как следует, чувствует пустоту и бессмысленность существования. В первом «заграничном» фильме Иоселиани «Фавориты луны» (1984) по ходу действия, на фоне каких-то мещанских драм, уменьшались в размерах предметы фарфорового сервиза XVIII века и картина, написанная в XIX веке — вот такая прямая и действенная метафора тихой культурной катастрофы.
Свою тему Иоселиани продолжил даже в… Африке! В 1989 году он снял фильм с ветхозаветным названием «И стал свет» — трудно даже сказать, игровой или документальный. Он всегда задействовал в своих картинах много непрофессиональных исполнителей (включая себя самого), а тут вообще не было ни одного актера. Вот где идее о смене цивилизаций даже не потребовалось тонких метафор — в Африке вырубают леса в коммерческих целях, деревня в архаическом понимании просто истребляется, люди больше не живут привычным укладом. Впрочем, если приглядеться (а Отар Давидович только этим и занимался), то ровно те же процессы идут в сердце старой Европы, кичащейся своим культурным наследием. Про это фильм «Охота на бабочек» (1992), в котором опять звучит мотив «дворянского гнезда», как когда-то в «Листопаде». Только тут это не обветшалая тбилисская квартира, а замок на юге Франции. В нем проживают две старушки, одной из которых и принадлежит поместье. Замок хочет купить и «отремонтировать» крупная японская корпорация, и в итоге ей это удастся — мы понимаем это в последнем кадре фильма, когда на улицу выносят весь тот «хлам», в котором жили многие поколения аристократического рода.
Его любимые неудачники
Тбилиси, в котором родился и вырос Отар Иоселиани, тоже сильно изменился к началу XXI века — а именно тогда мастер стал в него периодически возвращаться. Как и все города на постсоветском пространстве, столица Грузии в годы обретения независимости пережила тяжелые времена: поначалу потеряла лоск, потом постепенно обзавелась неизбежными нововведениями. Многого он так и не принял, ворчал в интервью, но отмечал, что изменения в облике и атмосфере Тбилиси — часть общемирового процесса унификации. Несмотря ни на что, в последние годы жизни он все больше времени проводил на родине. Нельзя сказать, что Франция его разочаровала, потому что он в общем-то никогда не был очарован ни ею, ни какой-то другой страной. Он смотрел на любой пейзаж за окном глазами внимательного наблюдателя и складывал из своих наблюдений картину мира в целом. А людей определял не по национальному признаку, а по их принадлежности к породе талантливых бессребреников или напыщенных мещан. Его фильмы сняты вроде бы с позиции беспристрастного документирования реальности, но мы всегда безошибочно чувствуем, кто из героев мил автору, а кто никогда не заслужит его симпатии. И так получается, что в усредненном, обывательском понимании все любимцы Иоселиани — неудачники. Чудики, фрики, «маленькие люди». Но они не врут себе и другим, не напускают на себя важный вид и просто ведут себя по-человечески, удерживая мир от ползучей экспансии фальши и цинизма. А еще, по Иоселиани, хороший человек не прочь выпить хорошего вина. Потому что вино — это больше, чем способ забыться. Это древний, благородный повод собрать вокруг себя друзей, вести задушевные разговоры или вместе помолчать о чем-то важном. «Истина в вине» — так назывался восьмой фильм Отара Иоселиани.
