Островок в горах Андрей ЯГУБСКИЙ, фотограф и путешественник
Андрей ЯГУБСКИЙ, фотограф и путешественник
Теги: Армения | Национальная культура | Традиции | Обычаи | Особенности культуры
Находясь в Ереване по делам, решил исполнить давнюю мечту: посетить озеро Севан. Но не только красоты горного края привели меня в глубь Армении. Интересовали аборигены — здешние «духовные христиане», известные как молокане, отправленные сюда из центральных губерний России в первой половине XIX века по указу Николая I.
Молоканам в течение всей истории существования несладко приходилось. Легко провести условные параллели с мытарствами иудеев.
Император решил особо вредоносную секту бунтарей, по религиозным соображениям отказывающихся служить в армии, определить к пользе государства. Заодно изолировать неразумных православных от скверны русских протестантов. Определил непослушных чад своих на передний край новых кавказских владений, только что отобранных у турок вследствие очередной войны. Не моргнув глазом, отправил мистиков истинной веры к жестоким, неуправляемым горцам! Но что удивительно, молокане нашли оправдание своей судьбе и смирились, даже немного обрадовались (а горцы оказались не столь и жестоки).
Дело в том, что внутри общины существовало пророчество о начале тысячелетнего царства Христа в районе горы Арарат в 1836 году.
Святые бородачи решили: «Скоро конец света, благолепно оказался в максимальной близости от Священной горы Арарат, к которой Ноев ковчег пристал, на которую в последние дни Христос снизойдет…». Так 200 лет назад молокане стали жителями несчастного Карса, переходящего из рук в руки воюющих империй, и Еленовки — теперь это город Севан.
«Въехавши на один пригорок, над мглою, которая носилась по необозримой долине, вдруг предстали перед нами в отдалении две горы, — первая, сюда ближе, необычайной вышины. Ни Стефан-Цминд, ни другие колоссы кавказские не поразили меня такою огромностию; обе вместе завладели большею частию горизонта, — это двухолмный Арарат».
А. С. Грибоедов
На озере русских мужиков с бородами по пояс и женщин с пшеничными косами в красных платочках я не нашел. В городе Севан, где поселился, их признаков тоже не обнаружил. В межсезонье курорт армянского моря отдыхал от летнего наплыва туристов. В коридорах пустой гостиницы ветер гонял по полу обрывки газет, на улице в кромешной темноте орали замерзшие чайки. Я лег на застеленный джеджимом (ковром) топчан и представил, как по горам карабкались новгородские мужики в кандалах, отмахиваясь зипуном от местных джигитов.
***
Я задремал. Вдруг на первом этаже хлопнула дверь, послышались голоса. Скоро ко мне в номер постучали. Мальчик-ресепшен: «Все гости приглашаются на ужин».
За столом я обнаружил странную компанию: «принц Персии» (волоокий гражданин Ирана), «Мэри из фильма Швейцера “Маленькие трагедииˮ» (русская гражданка Ирландии) и — о радость! — молоканин Вася из секты прыгунов. Мэри прожила семь лет в Персии в парандже и теперь собиралась вместе со своим принцем на противоположный дикий край замерзшего озера. Там, без удобств, в неотапливаемой избе влюбленные хотели провести две недели в посте и медитации. «Ого, — подумал я, — Видимо, персы у Арарата решили искупить вину за смерть Грибоедова».
Прыгун Вася объяснил, что на озере молокан осталось очень мало. В городе даже собрание (аналог церковной службы) не проводится, а паства дошла дошла до крайности: смотрит телевизор.
— Телевизор нельзя нам — это идолопоклонство.
— В свободное время надо святые книги читать.
— Пресвитер никогда не войдет в дом и не будет молиться за сатану, то есть телевизор.
По рассказу Васи, компактные деревни молокан, в прошлом Никитино и Воскресенка, а теперь Фиолетово (названо в честь одного из 26 бакинских комиссаров) и Лермонтово (известно, в честь кого) находятся в 50 километрах в горах.
Принц и Мэри настойчиво звали меня в холодный дом спасаться, а «духовный христианин» предложил посетить место, где время остановилось. Я, конечно, выбрал страницу учебника истории государства Российского.
Сразу после озера дорога вырвалась из региона невысоких сопок и резко стала набирать подъем в живописные горы. С круторогих скал сыпались в ущелья кривые гвоздики вертлявых сосен, неприлично обнажая тела изящных стволов. Снег на полянах под жарким кавказским солнцем частично растаял — в соломе прошлогодней травы рассыпались искры первоцветов.
Мы ехали с Васей улицами прославленного в «Мимино» города Дилижана. Цветущей долине и соседним хребтам Аргунскому и Памбакскому присвоено звание национального парка. Центр города — это тоже обширный парк, который обрамляет горная река Агстев и изумрудное озеро. Ничто не предвещает наличия поблизости суровых постников-бородачей. В городском парке торжествует угар XXI века: национальные и европейские рестораны, турбюро, снабжение всеми видами интернета, лужайки для веселого застолья, и в каждом заведении полно телевизоров. К горным вершинам карабкается современная застройка из стекла и хромированного металла, уверенно раздвигают старую аутентичную застройку современные виллы.
Проскакиваем европейский рай с закрытыми глазами — до деревни молокан остается 15 километров.
Хочется рассказать про молокан подробнее — подготовиться к встрече. Эта история не для слабонервных. Начнем с названия. Молокане, кто вы?
Сами «духовные христиане» говорят о себе возвышенно: учение есть словесное млеко («Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение»; 1-е послание Петра 2:2). В литературе пишут, что название произошло от того, что члены секты позволяют себе в пост пить молоко.
Откуда они появились? Аборигены деревни Фиолетово считают, что учение принес в мир крестьянин Тамбовской губернии Семен Матвеевич Уклеин. Однако историк Костомаров в статье «Воспоминания о молоканах» пишет: «Вера (говорили мне) пошла на Руси от Матвея Семеновича; он жил давно, назад триста лет, при царе Иване Грозном, и был замучен: его живого сожгли. От многих гонений вера наша после того умалилась и ослабела, а тому назад лет пятьдесят или поболее подкрепил ее и подновил Семен Уклеин. Впрочем, прибавляют они, с тех пор как христианство стоит на земле, все истинные поклонники Божества так верили и до конца мира будут верить, как мы. Матвей Семенович должен быть, по-видимому, не иной кто, как Башкин, осужденный в 1555 году в Москве».
Молокане не признают видимых икон и креста, почитание святых, отрицают священную иерархию, не совершают крестного знамения, не носят креста, не едят свинину и вообще не пьют алкоголь, не курят. Про то, что за кадром, говорить не приходится.
Вообще они никак не могут в среде бесконечных экспериментов в богословии выбрать самый правильный путь: есть мокрые молокане (практикуют водное крещение), субботники (соблюдают субботу), дух-и-жизники (считают книгу «Дух и жизнь» третьей частью Библии), прыгуны и максималисты.
Пару строк о двух последних. Большая часть молокан Фиолетова и Лермонтова симпатизируют именно этому пути спасения. Духовным отцом прыгунов в середине XIX века стал крестьянин Тамбовской губернии Лукьян Соколов. Заметьте, святые духовные отцы молокан все поголовно крестьяне. Что же это были за крестьяне, которые Ветхий Завет наизусть знали, да еще вступали с православием в богословские диспуты? Эти святые мужики вели очень интересную жизнь.
Злопыхатели пишут, что Соколов неправильно истолковал слова «окропиши мя иссопом» из псалма 50. Решил, что паства во время богослужения должна сопеть друг на друга. Последователи Лукьяна Соколова при молитвах скачут, прыгают, говорят на неизвестных никому языках (глоссолалия — речь, состоящая из бессмысленных слов и словосочетаний, имеющая некоторые признаки осмысленной речи. Наблюдается у людей в состоянии транса, во время сна, при некоторых психических расстройствах). Объясняют тем, что на молящихся сходит святой дух.
В 1836 году Лукьян Соколов объявил конец света на Арарате. Поэтому прыгуны всем миром отправились к его подножию. Святой крестьянин поселился на берегу озера Севан и назвался Иисусом Христом, совершал воскрешение мертвых.
Но всех святых святее у молокан почитается Максим Гаврилович Рудометкин. В 1857 году он короновался как Царь духов и Вождь сионского народа. Завел себе семь духовных жен и благословил многоженство. У подножия горы Арарат объявил себя живым Святым духом тысячам последователей и посредником непорочного зачатия Богоматери.
В тюрьме Рудометкин написал пророчества в виде «Книги солнца». В 1915 году в Лос-Анджелесе богословские труды Рудометкина и Соколова вошли в сборник «Дух и жизнь». Молокане считают этот сборник третьей частью Библии. На богослужении у них Священное Писание состоит из Ветхого Завета, Евангелия и «Духа и жизни».
***
Миновав модный современный Дилижан, мы с Васей забирались выше в горы. Потрепанная «копейка» без фары на перевале кашляла выхлопными газами, но иноходь не теряла. Снега становилось больше, исчезли проталины, по обочинам торчали крыши сараев, утопленных по щипец (верхняя часть торцовой стены здания, ограниченная двумя скатами крыши) в богатырские сугробы.
Максим Гаврилович Рудометкин раскочегарил солнце до крайности — сверхбелый и ультраглянцевый наст распадался бесконечными искрами. На небеса вылили бочку берлинской лазури. Моя фотокамера хватала окружающую природу, авангардно украшала матрицу цветными разводами интерференции.
На арбе ехал мельник. Он держал перед сонным ишаком морковку на удочке. Мука сыпалась из дырявых мешков, мешалась с дорожной пылью, дымилась в лучах взбесившегося солнца.
Я не успел сказать: «Кто быстро гонит, того медленно несут», как наш автомобиль свалился в Агстевскую котловину и лихо развернулся на ледяной поляне главной улицы села Фиолетово.
Поселение молокан лежало в живописной долине. Редкие домики карабкались на утесы, но скатывались вниз, столкнувшись с вертикальной стеной ущелья. Со всех сторон уличную сетку деревни компактно собирали в периметр горы.
Я надеялся на своего спутника как на проводника в экзотический мир «духовных христиан». Но Вася быстро от меня отделался, скрывшись во дворе за мощными воротами. Дорогу мне преградил неприветливый пес, сильно смахивающий на волка.
В селе всего две улицы — Центральная и Погребальная. С Центральной я свернул в проулок и двинулся наугад. Путь лежал вдоль бодрого ручья, освобожденного от студеного плена полуденным солнцем. В оцинкованные завалинки била капель, я проваливался в сугробы, следуя тропой внутри ухоженных палисадников, скотных дворов и самодельных мостков. Собаки приветливо махали хвостами, из дырок в заборе на меня пялились важные производители эликсира — коровы, шумели лесные птицы.
Людей в деревне не было видно. Возможно, неистовых тружеников сморила горная сиеста, предположил я. И все-таки нашел, кого хотел, хоть и не без труда. Несколько живописных бородачей, по-будничному одетых в шаровары и косоворотки, деловито копались вилами в пахнущем навозом липком стогу сена. Вокруг копошились смешливые ребятишки, рыжие лица которых раскрасили концентрированными веснушками.
Я поздоровался со всеми мужиками за руку. Фотографироваться они отказались. На мои вопросы отвечали степенно, даже с высокомерным достоинством.
— Мы верим в живого Бога.
— Икону не принимаем, потому что это из дерева сделано — рук человеческих.
— Посты: голодают все, даже скотину не кормим.
— Не в золоте Бог служит, а в наших сердцах.
— Армяне к нам очень уважительно относится. В любое время суток придешь, ночью, а они: «Ай, молокан, что случилось, чем помочь?».
— Мы русские, наша родина — Армения.
— Неправильно получать пособия и пенсии. Эти деньги незаслуженные. Они не являются прямым результатом работы.
— Пьяниц и матерщинников хороним по ослиному обычаю, то есть без отпевания.
Я бродил в узких проходах между избами, то выбирался к сугробам околицы, то серпантином возвращался к Центральной улице. Симпатичная застройка скорее напоминала ухоженную деревню советских колхозов 1970-х годов, только кое-где проступала древность старорежимной Тамбовщины.
На перекрестке ветвящихся проулков обнаружил клуб или сельсовет — без опознавательных знаков, запертый зеленый решеткой. Здание было похоже на мавзолей в стиле минимализма брежневского модерна, с волной крыльца и ступенчатыми окнами. К крыльцу прилип высокий постамент с бетонным солдатом, напоминающим усталого Швейка с отбитым носом, в дырявых сапогах.
На другом перекрестке увязла в сугробе мощная, как будто после обстрела, советская руина. Огромными буквами на фасаде было написано: «Видео». Подумалось: «Прямое попадание снаряда в гнездо адского телевизора».
Я вышел на улицу Погребальную. Примечал живописные артефакты: священный источник, украшенный крестом и вырезанными в туфе звездами; дом, похожий на китайскую пагоду; желтый пазик без колес, на вечном приколе увязший в сугробе; девушка в джинсах; советский плакат «Миру — мир» с голубями, земным шаром и военным пароходом, нацарапанный прямо по штукатурке. Во всем увиденном присутствовала большая доля иронии. Крест над источником! Позвольте, а как же: «Крест — орудие врагов Иисуса»? «Миру — мир» — а причем здесь пароход с пушками?
Я вышел на окраину, на погост — дальше дорога упиралась в синие небеса гор. На кладбище вместо крестов стояли плоские железные ящики.
Фиолетово и Лермонтово — это не единственные островки молокан на Кавказе, но, видимо, самые живые и развивающиеся. Есть поселения в Азербайджане: Алты-Агач, Хильмилли, Чухур-Юрт, Ивановка. Правда, кроме последней, молокан там осталось немного. В Грузии есть села Давитиани и Ульяновка.
Статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 3(12), июль – сентябрь 2023.
