Дорога к «Покаянию» Исполняется 100 лет со дня рождения кинорежиссера Тенгиза Абуладзе
Теги: Национальная культура | Национальное достояние | Кинематограф | Режиссеры
Автор: Дарья Борисова
В копилке шедевров советского кино значительную часть составляют фильмы Грузии. На одном историческом отрезке, в 60-е— 80-е годы XX века, на тбилисской студии работали такие крупные режиссеры, как Резо Чхеидзе, Михаил Кобахидзе, Отар Иоселиани, Эльдар и Георгий Шенгелая, Лана Гогоберидзе.
Грузинское кино было по-особому артистичным, в его интонациях сквозила лукавая ирония. Бдительным редакторам было нелегко в случаях грузинских картин — даже если в них не наблюдалось содержательной крамолы, настораживала сама внутренняя свобода, эстетическая раскрепощенность их авторов. Ход истории показал, что советские редакторы и киноначальники не зря ежились, вечно ожидая от грузин сюрпризов. Именно в Тбилиси (причем под неофициальным патронажем первого секретаря ЦК компартии Грузии Эдуарда Шеварднадзе) был снят фильм, выход которого ознаменовал и ускорил кардинальные перемены в жизни многомиллионной страны. Это был фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние» (1984).
Фильм особого назначения
Притча о неизбежности возмездия за злодеяния хоть и была внешне выдержана в метафорических тонах, неумолимо вела зрителей в конкретные исторические обстоятельства: во времена массовых репрессий в СССР, которые, как ни крути, были инициированы сынами грузинской земли Сталиным и Берией. Обе эти исторические фигуры читались в образе коварного и жестокого правителя, городского главы Варлама Аравидзе. Актер Автандил Махарадзе сыграл в «Покаянии» и Варлама, и его сына Авеля — номенклатурщика времен позднего застоя. Фильм начинается с того, что Авель, его супруга и сын, а также непременные в таких случаях представители государственных структур торжественно хоронят старого Варлама. Однако ночью кто-то подбрасывает тело покойного под окна родных. И так снова и снова, пока не поймают хулигана. Им оказывается взрослая и вроде приличная женщина, кондитер Кетеван. Выкапывая по ночам труп Варлама и лишая душу усопшего упокоения, она мстит за горе, причиненное когда-то Варламом ее семье. Кетеван было восемь лет, когда в их небогатый, гостеприимный артистический дом зачастил местный царек Варлам — ему хотелось быть своим в кругу творческой интеллигенции. Однажды он даже привел своего сына Авеля, сверстника Кетеван. Чтобы мальчик тоже «приобщился к высокому». Но не сладилась дружба у диктатора Варлама и художника Сандро. Однажды Сандро арестовали по сфабрикованному доносу, а через какое-то время зловещий черный воронок приехал и за его прелестной женой Нино. Кетеван уцелела и прожила жизнь, лелея мечту отомстить. Но ее личная месть Варламу повлекла за собой большее — мучительное прозрение потомков Варлама. Сцены из прошлого возникают в фильме в подкрепление речи Кетеван на суде, когда в зале сидят сын, невестка и внук Варлама. Им открывается страшная, невыносимая правда о деяниях отца и деда. Юный Торнике Аравидзе, внук Варлама, кончает жизнь самоубийством, а сын диктатора Авель ставит эпическую точку в позорной истории рода — выкапывает в очередной раз захороненное тело отца и сбрасывает его со скалы в пропасть.
Естественно, история семьи Кетеван Баратели — собирательный образ чудовищного явления массовых репрессий в СССР 1930-х — 1950-х годов. И в какой-то мере можно считать Кетеван альтер эго самого Абуладзе, который посчитал своим долгом ударить в колокол — рассказать миру о подлинном масштабе зла, творившегося по воле Сталина. На момент начала работы над фильмом было так мало шансов, что она будет доведена до конца… Стоило мечтать только о том, что фильм удастся снять и сохранить для будущих поколений, как какую-нибудь капсулу с посланием для представителей внеземных цивилизаций. Рисковали не только Абуладзе и члены его съемочной группы, но и их тайный покровитель Эдуард Шеварднадзе. Он придумал способ вывести фильм за пределы зоны контроля московского Госкино — «Покаяние» шло как заказ Грузинского телевидения, то есть это был такой внутренний республиканский продукт. Однако фильм-послание лежал в сейфе не так уж и долго. Уже в начале 1986 года в Москве прошли первые (закрытые-презакрытые!) показы для коллег-кинематографистов и критиков. Слухи о сенсационной картине поползли по столице, но фатально навредить ее судьбе они уже не могли: с приходом на пост генсека ЦК КПСС Михаила Горбачева атмосфера в обществе стремительно менялась, был взят курс на гласность. Однако выходу «Покаяния» в прокат предшествовали еще долгие месяцы. По воспоминаниям одного из тогдашних секретарей ЦК по идеологии и культуре, единомышленника Горбачева Александра Яковлева, в руководстве страны «понимали, что выпуск этой картины будет подобен сигнальной ракете, которая ознаменует поворот политического курса». На экраны советских кинотеатров «Покаяние» выпустили в январе 1987 года. И оно таки стало «сигнальной ракетой» в процессе разоблачения репрессивной машины — фильм посмотрели миллионы зрителей в СССР, он возбудил масштабную общественную дискуссию о недавней истории страны. Привел ли он к столь же массовому покаянию потомков и наследников «рабочего персонала» этой машины? Скорее нет, чем да. Но вряд ли они были главными адресатами Абуладзе. «Социальное зло настолько разрушительно, что способно истребить само себя», — говорил режиссер об идее своего фильма. Он делал «Покаяние» как фильм-долг перед памятью невинных жертв. И он свой долг выполнил за себя и за сотни тысяч думающих, совестливых людей своей страны.
Схватка добра и зла «в трех сериях»
«Покаяние» — безусловно, главный фильм в творчестве Абуладзе. В то же время самим режиссером он мыслился как заключительная часть трилогии, в которую входили и его предыдущие картины «Мольба» (1967) и «Древо желания» (1977). Истории из совершенно разных эпох, они были объединены сквозным мотивом противостояния сил света и тьмы. Картина «Мольба», вдохновленная поэмами Важи-Пшавелы, сама явилась образцом кинематографической поэзии. Она говорит со зрителем на языке образов, как «Саят-Нова» Сергея Параджанова — кстати, эти картины делались практически одновременно, и в обеих центральным образом были поэты. Оператор-постановщик «Мольбы» Александр Антипенко фанатично экспериментировал с разными видами пленки, с режимами ее проявки, с техническими приспособлениями — искал способы визуализировать то, каким видит мир поэт. Изысканное черно-белое изображение «Мольбы» впечатляет даже сегодня, когда компьютерные технологии позволяют преобразить любой материал до неузнаваемости. А «Древо желания», напротив, в своем визуальном решении было «акварельным», отсылающим к наследию импрессионистов, часто избиравших сельские виды в качестве натуры. Тут Абуладзе и оператор Ломер Ахвледиани играли на контрасте буколической формы и трагического содержания. В основу сценария легли рассказы Георгия Леонидзе — сюжеты о быте и нравах дореволюционной грузинской деревни. Вроде не об архаической древности эта история и не о сванах, которые жили практически родоплеменным строем вплоть до электрификации Грузии в 1920-е годы, а о среднестатистическом селе конца XIX века. И в этом селе однажды под свист и улюлюканье толпы ревнители благочестия устроили дикий самосуд над юной девушкой. Марита позволила себе тайно повидаться со своим возлюбленным Гедиа. Они любят друг друга, но вместе им быть не суждено, так как Гедиа беден, и Мариту выдали замуж за богатого и родовитого соседа. Узнав о свидании молодой невестки с бывшим женихом, ее новые родственники устроили травлю по самому позорному сценарию предков: посадили девушку на осла задом наперед и проволокли сквозь всю деревню, призывая кидать в нее грязью. Марита умерла буквально на глазах улюлюкающей злобной толпы односельчан. Вслед за ней погиб и Гедиа. «Зло присваивает себе право верховного суда над личностью якобы в интересах “всех” — рода, массы, нации», — этот мотив казался историку кино Нее Зоркой связующим звеном между «Древом желания» и «Покаянием». В «Древе желания» есть персонажи, которые отстоят от агрессивной массы. Они сочувствуют несчастным влюбленным. Характерно, что эти персонажи — деревенские чудаки, юродивые, которые могут быть милосердными просто потому, что на их бормотанье и странности просто не обращают внимания. В «Мольбе» лирический герой-поэт еле-еле удерживается от того, чтобы опустить оружие в схватке со злом, но силы зла так превосходят его собственные силы, что надежда на его победу еле теплится. В «Древе желания» любовь к ближнему — удел сумасшедших. И, наконец, в «Покаянии» зло наказано и отброшено в пропасть.
Когда режиссер выбирает свой путь
По собственному признанию Абуладзе, сделанному уже в зрелом возрасте, он «начался» именно с «Мольбы», хотя формально до того снял уже три фильма — все чрезвычайно успешные. Трогательная история о беднячке Магдане, проигравшей в царском суде ослика Лурджу, фильм «Лурджа Магданы» (1955, совм. с Резо Чхеидзе) в 1956 году участвовал в конкурсе короткометражных фильмов Каннского фестиваля и был удостоен Специального упоминания. Драма «Чужие дети» (1958), сценарий которой Абуладзе взял буквально из жизни (конкретно — из газетного репортажа о молодой женщине, которая из мачехи превратилась для двух детей в единственного, притом любящего родителя) имела большой успех как в СССР, так и на международных кинофестивалях. Картина «Я, бабушка, Илико и Илларион» по одноименному роману Нодара Думбадзе стала в Грузии национальным хитом сразу после премьеры в 1963 году и продолжает оставаться им по сей день. Абуладзе обладал редкой для творца способностью к самокритике и, оглядываясь назад, справедливо оценивал эти фильмы как «не свои» — то есть такие, какие мог бы снять и другой режиссер его поколения. Между ними и трилогией «Мольба» — «Древо желания» — «Покаяние» действительно огромный разрыв. Как и другой славный киноюбиляр этого года Сергей Параджанов, Тенгиз Абуладзе нашел свой истинный художественный путь, уже будучи поднаторевшим профессионалом. И пошел по этому рискованному пути, не боясь показаться излишне элитарным, а то и угодить в когорту неблагонадежных. Его смелость и высокие моральные устремления оказались вознаграждены. Фильмы Тенгиза Абуладзе очень многим людям помогли не пасть духом в ожидании лучших времен. Не будет пафосным преувеличением назвать этого художника совестью нации.
