В Петербурге на Песках мне как-то довелось прожить целую неделю. В классической коммуналке у Мальцевского рынка. Рынок упоминается у Хармса: «Когда из окна вывалилась шестая старуха, мне надоело на них смотреть, и я пошел на Мальцевский рынок, где вчера одному слепому, говорят, подарили вязаную шаль».
Рынок был основан в 1906 году купцом Иваном Мальцевым. Стоял он на углу Фонтанной и Бассейной. Назывались эти улицы по системе водоемов, питавших фонтаны Летнего сада. При советской власти Бассейную назвали улицей Некрасова. А рынок стали именовать Некрасовским.
Что ж, муза этого поэта и впрямь подвизалась на привозе. Правда, на другом:
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную.
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди.
И Музе я сказал:
Гляди, пускай она поплачет,
Ей ничего не значит.
Это, конечно, пародия: центон из хрестоматийных стихов Некрасова и Лермонтова. Оба поэта после смерти Пушкина затеяли обновление русской просодии, и современники воспринимали их вирши как неблагозвучное новшество.
Вода забвения
Серый дом напротив рынка, мрачноватый, но внушительный: северный модерн с покушеньями на готику. Бывший дом Бассейного товарищества. Здесь жил когда-то либерал Милюков и несколько знаменитостей помельче. Но выстроили дом перед Первой мировой, и самостоятельного плаванья ему было отпущено недолго. Вскоре его накрыло советское уравнительное цунами.
Окрестности устроены таким образом, что стороны света как-то запутываются. Выйдешь и долго соображаешь, как пройти к площади Восстания или к метро «Чернышевская». И наоборот: когда выбираешься из переулочков, дом открывается внезапно.
Повинен в этом другой стихотворец, Самуил Маршак. Это ведь он написал: «Жил человек рассеянный с улицы Бассейной». Улица давно называется иначе, но человека на ней по-прежнему поражает кратковременная амнезия.
В 1950-е Бассейной назвали новую улицу в Московском районе. При этом бассейн — а там проектировался Южный Обводный канал — построить забыли.
Дочка рассказывала. На студенческой конференции слушали доклад о поэзии Пастернака и Мандельштама. Докладчица сравнила стихи Пастернака с фонтаном, который хлещет, переливается и обдает. Вторая часть сравнения начиналась фразой: «Поэзия Мандельштама не фонтан».
Символом всего хорошего фонтан сделался в Одессе. Воду для питья там получали из артезианских скважин, именуемых фонтанами. Летом воды не хватало, ее везли издалека. Привозная вода отличалась по вкусу, про нее говорили: «Нет, это не фонтан».
На Большом Фонтане в Одессе родилась Ахматова. То-то она жила потом в Фонтанном доме.
Фото: artofit.org
Но Одессу из своей биографии Анна Андреевна постаралась вытравить. Как и Киев, где она оканчивала гимназию, как и девичью фамилию Горенко. Так и стала большей петербурженкой, чем коренные петербуржцы.
Потерянный ключ
Шкловский описывает окрестности Мальцевского рынка в феврале 1917 года: «Помню сконфуженную пулеметную команду… Она стояла на Бассейной, угол Басковой улицы; пулемет, как маленький звереныш, прижался к мостовой, тоже сконфуженный, его обступила толпа, не нападающая, но как-то напиравшая плечом, безрукая».
Заблудившиеся пулеметчики — это правильно, это в кассу. Но Басков переулок с Бассейной не пересекается. Он проходит параллельно, по задам рынка, и впадает в Фонтанную.
Нет, Шкловский ничего не перепутал. Он имеет в виду улицу Короленко, которая некогда звалась то Басковой улицей, то Басковым переулком. Но и с нею связаны провалы памяти и приступы путаницы. Нумерация домов здесь, бывало, менялась на обратную. И нынешнее название ей дали по недоразумению.
Или другой пример. На Бассейной в первые годы революции находился Дом литераторов. Все помнят Дом искусств на Невском — знаменитый «Сумасшедший корабль». Дома литераторов не помнит никто. Хотя в его залах проходили громкие чтения. В столовой кормилась вся питерская словесность. В правление входили Блок и Гумилев, Ахматова и Ходасевич, Корней Чуковский и Федор Сологуб.
Так что Маршак не виноват. Расстройство ориентации и потеря памяти постигали путников в этих местах и прежде. Поэт просто подметил эту особенность и наградил ею своего героя.
В таком случае все можно списать на воду забвения. Источники беспамятства известны разным народам. Самый известный случай — греческая Лета, давшая название летаргии.
Был такой источник и здесь, но его упрятали под землю в ходе благоустройства. Ключ утрачен, но испарения просачиваются и сбивают с толку прохожих.
Тяжелая кавалерия
Пески — это исторический район Петербурга.
В узком смысле так называют десять Советских улиц, лежащих на северо-восток от Московского вокзала и того отрезка Невского проспекта, что петербуржцы именуют Староневским. Хотя он исторически моложе классического Невского.
В широком смысле так зовутся и окрестности. На севере — до Таврического сада. На востоке — до Синопской набережной. На западе — до улицы Маяковского, бывшей Надеждинской.
Пески столетней давности описывал Шкловский:
«Невский был вымощен торцами и кончался не площадью Восстания, а Знаменской площадью. На площади стоял на широкой плите короткохвостый битюг, у которого как будто болели почки: так он отставил задние ноги.
Передними ногами тяжелый конь упирался в гранит; голова его была наклонена, словно он уперся в неспешном ходу лбом в стену. На битюге сидел плосколицый, плоскобородый, кособрюхий царь в плоской барашковой шапке…
Правее памятника шла улица Лиговка, по ней текла речка, еще не вполне закрытая. Шла улица с узкими домами, построенными на полосках земли, когда-то бывших наделами пригородных крестьян и ямщиков. Пригородная деревня обратилась в привокзальную улицу — шумную, грязную, неспокойную…
У хвоста памятника начинались Пески — тихое чиновничье место. Пустые Пески. Греческая церковь посредине, а тут же дом дешевых квартир с двойными воротами, сквозь которые проезжал паровичок, таща за собой — через дыры дома — дым и конки туда, к рабочей окраине: на Шлиссельбургский проспект».
Родина слонов
Название «Пески» дано по песчаной гряде, уцелевшей со времен Литоринового моря. Оно плескалось на месте Петербурга и Балтики. Не так давно, каких-то 10 тысяч лет назад. На берегах его жили мамонты.
Говорят, Пески — самая возвышенная часть старого Петербурга, ее никогда не затопляло наводнениями. Но заметить эту гряду сегодня невозможно.
Советские улицы назывались когда-то линиями Слонового двора. На месте гостиницы «Октябрьская» находился слоновник. Императрице Анне Иоанновне персидский шах подарил 14 хоботных.
Советские квартиры середины прошлого века украшали семь мраморных слоников, мал мала меньше — на счастье. Их расставляли на пианино или на книжной полке. Императрица имела двойной комплект.
А название «линии» означает, что здесь собирались проложить каналы, как на Васильевском острове.
Позднее эти улицы звались Рождественскими, по снесенной большевиками церкви.
Почти на всех Рождественских умудрился наследить Ленин, меняя конспиративные квартиры. А на 10-й Рождественской в квартире рабочего Аллилуева жил Сталин — как раз во время Октябрьского переворота. Отсюда он вывез свою вторую жену.
Теперь здесь квартира-музей. Формально она носит имя Аллилуевых и считается музеем городского быта. Но все понимают, кто тут главный герой.
Ленин и Сталин — самые высокопоставленные жители Песков. Если не считать истукан Александра III.
Игра в классики
Мандельштаму тоже мерещится в этих краях что-то чудесное:
— Смертный, откуда идешь? — Я был в гостях у Шилейко.
Дивно живет человек, смотришь — не веришь очам:
В креслах глубоких сидит, за обедом кушает гуся.
Кнопки коснется рукой — сам зажигается свет.
— Если такие живут на Четвертой Рождественской люди,
Путник, скажи мне, прошу, — как же живут на Осьмой?
Владимир Казимирович Шилейко, полиглот и востоковед — второй муж Анны Ахматовой. Правда, на Песках он поселился уже после расставания с нею.
С Ахматовой Шилейко жил во флигеле Мраморного дворца, с видом на Марсово поле. Хотя вид был неважный: дело было в 1918 году, и на поле каждый вечер кого-нибудь убивали или грабили.
Зато к Мраморному дворцу, после ряда приключений, переехал тот самый памятник Александру III работы Паоло Трубецкого. Такая вот циркуляция.
Пески упоминаются и в «Египетской марке» Мандельштама. Бедный еврей Шапиро живет на Песках, и они кажутся малолетнему рассказчику Сахарой. Мальчик хочет подарить Шапиро верблюда и коробку фиников, чтобы тот не погиб на Песках.
Фото: pushkinmuseum.ru
Эти же мотивы — линий и песков — соединяются у Мандельштама и позднее, в отвлеченных «Восьмистишиях»:
Скажи мне, чертежник пустыни,
Арабских песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
— Меня не касается трепет
Его иудейских забот —
Он опыт из лепета лепит
И лепет из опыта пьет…
Эти строфы приводят нас к геомантии: гаданию по земле, методу освоения сакрального пространства. У арабов это вид прорицания назывался наука песка. В следах ветра на песке пустыни видели знаки, говорящие о тайнах земли.
Были и другие школы геомантии. Например, китайская — это широко известный фэншуй.
Детская игра в классики — тоже род геомантии.
В тихом омуте
Чиновники на Песках жили отставные и небогатые. В названиях улочек — Тележной, Конной, Дегтярной — сохранилась и память о здешних извозчиках и мастеровых.
Позднее благодаря веселой Лиговке на Песках расцвели трактиры, бордели и притоны. Было понятие песковские башибузуки — хулиганы из молодых слобожан.
В общем, нормальная окраина. Это сейчас центр Петербурга размазан от Смольного до Васильевского острова, от Петроградки до Московского проспекта. А тогда Смольный был отдаленный монастырь. А также институт благородных девиц, которых воспитывали вдали от шума городского.
В начале XX века сюда пришла цивилизация. Появились каменные дома. Пустили трамвай. В Таврический дворец вселилась Государственная дума. Пески утратили полудеревенский облик, но потеряли и патриархальное своеобразие.
Социальный состав, впрочем, оставался пестрым. Сталинский тесть Аллилуев был рабочий-электрик. Доходов его хватало, чтобы снимать трехкомнатную квартиру и учить двух дочерей в гимназии.
И здесь же жили потомственные интеллигенты Виктор Шкловский и Юрий Тынянов. Один на Надеждинской, другой близ Греческой церкви.
В квартире Тынянова чекисты в 1922 году устроили засаду. Ждали Шкловского, хотели схватить за связь с левыми эсерами. Всех впускали, никого не выпускали. За два дня в квартире накопилось 23 человека. Потом засаду сняли.
Шкловский и впрямь собирался зайти. Но увидел в окне условный знак и ушел пешком по льду в Финляндию. Граница тогда была близко.
Небо Зощенко
Но вернемся в дом у Мальцевского рынка.
Лестница широкая, но запущенная. Под ногами крошится старая плитка. Всплывает название: метлахская. Метлахская плитка, сельтерская вода, французская булка.
Лифт размером с обувную коробку, обшарпан и пованивает. На третий этаж лучше подниматься пешком. По пути можно любоваться лепниною потолков и широченными дверьми, правда, уже без исторических дверных ручек.
На одной из дверей под одним из звонков различима надпись: Путиным 3 раза.
Говорят, это другие Путины. Но толком никто ничего не помнит.
Квартира огромная: от входа метров 15 по коридору до угла, оттуда еще столько же до кухни и ватерклозета. Дочка утверждает, что владельцем квартиры был некий адмирал. Странно: где имение, а где вода. Когда построили дом, все здешние водоемы были давно засыпаны. Разве что впал бедняга в детство, когда уже все едино: что Марианская впадина, что Марракотова бездна, что Маркизова лужа.
Потолки высотою метра четыре. Встанешь ночью по нужде и бредешь ущельем, нашаривая в темноте выключатели.
В ванной комнате высятся зиккураты стиральных машин, в два этажа с надстройкою. Над ними тучи паутины и облачные клочья старой известки: небо Зощенко.
В прихожую выставлены старые фанерные шифоньеры и оплетенные бутыли, громоздятся груды старой обуви и прочих окаменелостей.
В угловых — стратегических — точках коридора расставлены тяжелые кресла с истертой обивкою. К подлокотникам прилажены импровизированные пепельницы.
Ночью в коридор выпускают котов и кошек. Их здесь целых шесть штук. И все у одной жилички, дамы с наружностью завуча на пенсии. Верховодит этой живностью Тишка, крупный пушистый зверь.
Откуда-то все это уже знакомо. Правильно, из того же Хармса: «Над нами встают золотые дымы, за нашей спиной пробегают коты».
Коммунальные соседи были безукоризненно вежливы. Впрочем, попадалось их на пути немного, среди дня квартира была почти безлюдной.
Дама с кошками напротив. Дальше по коридору большое семейство. Сергей, мужичок лет 40 с физиономией агента 007 Данилы Крейга и пластикою трудного подростка. Его жена и две дочери. А также дряхлая бабушка Анна Ивановна, живущая уже где-то в зазеркалье.
Однажды она меня спросила, когда я мирно покуривал в креслах: «А вы тоже к врачу?» — «Да, у меня талончик на 11.30». Она кивнула и ушла, успокоенная.
Я вовсе не хотел над нею глумиться. Просто кто я такой, чтобы разрушать чужую картину мира. Притом, что этот мир, возможно, устроен уютней и справедливей нашего.
Еще одну комнату делили два молодых человека. Устрашающе волосатой наружности, но крайне робкого нрава. Один, говорят, был нудный, но дотошный. А второй — твердолобый, но мягкотелый.
При моем появлении волосатые голубки быстро ретировались. Не знаю уж, что им обо мне наговорили. Чтобы не выпадать из образа, я заготовил реплику на сибирском диалекте: «Вас слушать, дак с души подымат». Но она мне так и не пригодилась.
Остановка в пустыне
А упомянутая Греческая церковь стояла в конце Лиговки. Теперь на ее месте концертный зал «Октябрьский», сооружение нарочито брутальной архитектуры — бетонный сарай.
Построили «Октябрьский» в 1967-м, к 50-летию революции. Бродский написал по этому поводу:
Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал.
Далее речь идет о прежней и новой архитектуре, о греках и татарах, памяти и беспамятстве. Далее:
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее — после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
И наконец:
К чему близки мы? Что там, впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?
Почему все это называется «Остановка в пустыне», можно давать разные объяснения. Но я предпочитаю самое простое. Потому что Пески.
Статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 1(14), январь – март 2024
