Школьник Шарикова пожалел Дмитрий БАБИЧ, педагог
С клиповым мышлением я впервые столкнулся в начале 1990-х годов, задолго до того, как начал работать в школе. Тогда я, студент МГУ и начинающий стажер в «Комсомольской правде», подрабатывал переводчиком с двумя московскими сотрудниками американской газеты «Чикаго трибюн». Корреспонденты тогда были не чета нынешним: писали не только про Горбачева и Ельцина, не только про неизбежный хаос и распад России, хотя все эти темы у них и тогда были в чести. Но брали и кое-что жизненное, а порой даже интеллектуальное. Незадолго перед этим страна отметила столетие Бориса Пастернака, и два моих начальника (назовем их условно Босс Постарше и Босс Помладше) стали прикидывать, что бы написать о Борисе Леонидовиче, чьим недавно разрешенным романом «Доктор Живаго» зачитывались вчерашние советские люди. Отмечу: в Америке бум по этому поводу закончился на четверть века раньше, потом был фильм со знойным красавцем Омаром Шарифом в роли доктора Живаго, так что можно было сыграть на читательской ностальгии.
Литературные жертвы массового сознания
«Это же совершенная история любви, великолепная love story!» – мечтательно проговорил Босс Постарше, с приятцей выковыривая из памяти читанные в юности перипетии встречи в заснеженном городе Юрятине доктора Юрия Живаго и его возлюбленной Лары.
«Нет, – сухо отрезал Босс Помладше. – Этот мужчина обманывает свою жену. Что может быть отвратительнее?»
Страдающий молодой Вертер с незаконченным филологическим образованием (то есть я) тихо сполз на пол, сохраняя лишь внешнее сходство с лицом вашего покорного слуги. Такое видение романа меня шокировало. Ну да, по сюжету у Живаго есть жена Антонина, они вместе уезжают из Москвы, спасаясь от голода. Они теряют друг друга в революционной неразберихе (доктора мобилизуют красные), в итоге заплутавший доктор Живаго находит истинную любовь всей своей жизни – Лару, с которой проводит немного чудесных дней в деревне, но вскоре вынужден расстаться. Между тем вернувшуюся в Москву Антонину вместе с отцом-профессором высылают за границу, и семья оказывается навеки разлученной. «Мело, мело по всей земле», знаете ли. И в этом огромном контексте революции, Гражданской войны, христианских исканий и поэтической прозы я совсем упустил один сухой юридический факт: медицинский сотрудник по фамилии Живаго изменял живой жене с другой женщиной. А вот Босс Помладше, смотревший лишь фильм с Омаром Шарифом, именно на этот дурацкий факт обратил внимание.
Босс Постарше бросился возражать, вспоминая прекрасные стихи Юрия Живаго, но молодой стоял на своем: в американском фильме с Омаром Шарифом в главной роли об этом ничего не было, зато он четко помнил по последовательности картинок, что сначала у Живаго имелась жена, потом появилась любовница. Все ясно. Вот так произошла моя встреча с клиповым мышлением.
Впоследствии я много раз сталкивался с таким же мышлением со стороны школьников. Чаще всего на уроках, но также и в кинозале, и во время совместных походов в театр. Так, на безумно смешном (хоть и трагическом по сюжету) спектакле студии Петра Фоменко по роману Саши Соколова «Школа для дураков» старшеклассница Инна вдруг начала плакать. Ее сознание оказалось неспособно считать множество гениальных издевок этого соратника Лимонова по «Самому молодому обществу гениев» (СМОГ) насчет советской действительности с ее тапочной системой и прочими нелепостями. Но она искренне плакала над фабулой постановки Евгения Каменьковича: над судьбой главного героя – ребенка, которого все считают аутистом. То, что этот псевдоаутист видит обидчиков насквозь и по-своему смеется над ними, словно бравый солдат Швейк из романа Ярослава Гашека, девочка искренне не могла понять. Ведь так были заданы условия в этом клипе: мальчик – аутист. А над ним насмехаются. Значит, его надо жалеть.
Именно такие люди, как Босс Помладше и Инна, создали набоковской «Лолите» репутацию «романа про секс». Сам Набоков, как известно, был в свое время удивлен и озадачен таким неожиданно упрощенным взглядом на великолепную пародию на современное (в его случае американское) общество, которой на самом деле является «Лолита». Читатели уже нескольких поколений путают в случае с «Лолитой» фабулу произведения (основные события, лежащие в основе сюжета) и его тему (о чем, собственно, роман). Роман на самом деле о пошлости, победе массовой культуры над культурой настоящей, культурной деградации обитателей зажиточных американских пригородов – обо всем, но только не о сексе. Но ведь в кратком описании на обороте книги написано именно про «любовь взрослого мужчины к подростку». А клиповое сознание читает именно blurb на последней странице книги.
Клиповое мышление не обязательно безнравственно или жестоко и равнодушно, хотя случаются и такие его проявления. Оно может быть по-пуритански моралистично (как у Босса Помладше), оно может быть сентиментально при полном отсутствии юмора (как у старшеклассницы на спектакле «Школа для дураков»). Главное в нем – поверхностность. А значит – убийственная для художественного текста или вообще любого художественного произведения неспособность рассмотреть второй план рассматриваемого набора букв или образов.
Защитная реакция?
Специалисты говорят, что клиповое мышление – защитная реакция детского (и не только детского) организма на обрушивающуюся на него со всех сторон информацию. Говорят, таким же образом и мучающие детей аденоиды от чего-то там защищают носоглотку. Что делать, если нынешняя жизнь требует от школьника делать разом несколько дел: корпеть над уроками, общаться в чате с друзьями, слушать музыку и постить смешные фото одноклассников – куда ж без этого всего?
В итоге человек делает все это – но делает плохо, без того, чтобы вникнуть что в музыку, что в фотографии. Есть учителя, которым такое мышление даже нравится: детьми с клиповым мышлением легче манипулировать. Набор картинок может легко упростить и вложить в голову ребенка охолощенное понимание реальности. На моих глазах разные педагоги сводили важнейший вопрос современного преподавания – отношения России и Запада – к плакатным образам. Несколько подобранных фотографий, негативных фактов плюс пара-тройка страшных видео – и образ вечно враждебных Соединенных Штатов или коварной Британии готов.
И наоборот: рассказ о России как вечно догоняющей цивилизации в духе Егора Тимуровича Гайдара легко становится убедительным, если ты дашь картинки ГУЛАГа с одной стороны и противопоставишь им рекламные образы западной жизни с другой.
Истина намного сложнее: Россия и Америка сходили с ума по очереди. Сначала Россия в начале XX века вдруг пошла рушить свои памятники и требовать от «эксплуататорских классов» унижений перед пролетариатом и освобожденными от крепостной зависимости за 56 лет до 1917 года крестьянами. А теперь вот, в начале XXI века, США пошли по той же кривой дорожке, одобряя якобы спонтанное разрушение памятников генералам армии Юга, покойному президенту Теодору Рузвельту и даже Джорджу Вашингтону. А еще требовать от всего общества бесконечного покаяния перед чернокожей частью населения, с которой как раз 55–60 лет назад были сняты последние дискриминационные законодательные ограничения. И если США и дальше будут идти по этому пути, они кончат так же, как Советский Союз.
Такова истина, но она сложна, многогранна, она не укладывается в клиповое мышление. Куда легче навязать детям упрощенную версию о вечно враждебной Америке или вечно отстающей России.
Наивность лучше угодливости
Ввергающая нас во все новые пучины жестокости современность обостряет клиповое мышление. Недаром аналитик агентства «Россия сегодня» Ростислав Ищенко, в свое время поработавший даже в украинском МИДе, напоминает страшную правду о Гражданской войне 1918–1921 годов: «Ее начинали при многоцветье партий и мнений с обеих сторон: там были и комитет Учредительного собрания, и меньшевики, и эсеры, и кадеты… А заканчивали ее упертые большевики-троцкисты с одной стороны и тупейшие, антисемитского плана белогвардейские монархисты – с другой. То есть победили носители самых примитивных воззрений».
Я очень боюсь, что то же самое происходит в процессе, пока продолжается тотальная конфронтация всех со всеми. Аргументы сторон становятся все жестче, проще и непримиримее. И это невольно сказывается на детях. Не мной, а известнейшими педагогами замечено: наблюдаемые детьми в новостях сцены жестокости и насилия постепенно повышают порог чувствительности к переживаниям других. Настоящую, гуманную жалость, настоящее (а не сентиментальное, как в случае с просмотром спектакля «Школа для дураков») сочувствие заменяют избирательным сочувствием к своим и ненавистью к другим.
Впрочем, искренняя наивность, вызванная клиповым мышлением, лучше вошедших в привычку в советское время угодливости и приспособленчеству, когда незнание текста произведения легко компенсировалось «правильной» идеологической установкой. В этом плане меня как-то раз порадовало обсуждение с одиннадцатиклассниками повести Михаила Булгакова «Собачье сердце».
Ребята вступились за Шарикова. Это был приятный контраст для привычной моему поколению апологии профессора Преображенского (никогда не забуду лозунг на похоронах Андрея Дмитриевича Сахарова в 1990 году: «Академик ушел – Шариковы остались»). Одиннадцатиклассники восприняли Шарикова как нетронутый лишним воспитанием народ, а профессора и его помощника Борменталя – как издевающихся над народом социальных инженеров, перекраивающих людей на свой манер. Один мальчик написал почти по-американски: «Профессор Преображенский – расист, он издевается над человеком так же, как садисты издеваются над собаками».
Я понимал, что имею дело с последствиями клипового мышления: ребята просто не вчитались в текст, не восприняли множество вешек, оставленных Булгаковым в знак осуждения безобразий Полиграфа Полиграфовича. Что же касается проявленного с такой искренностью клипового мышления, то даже такое чтение по диагонали было мне приятнее, чем механическое следование предлагаемой в учебнике по литературе интерпретации.
Полностью статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 4(9), октябрь – декабрь 2022.
