Рисунки автора
В традиционной культуре семья – минимальная единица общества, но в современном мире осталось немного островков, где повседневную жизнь определяет традиция, которая может оказаться и не очень древней.
Таежная Сибирь и Крайний Север экстремальны по климату и мало пригодны для человеческой жизни. Прокормиться можно, если приложить усилия и терпение. В тайге и тундре стратегии жизни разные. В любом случае большие скопления людей на подножном корме не выживут, поэтому образование крупных государств в этой зоне нереально. Разве что маленьких лесных княжеств, какие в средние века были у селькупов и обских угров в Обско-Енисейском междуречье. В тайге люди кормятся в основном охотой и рыболовством, это экономика даров природы. Если у кого-то случается избыток пушнины (она не портится), то это личный дар охотничьей удачи от хозяйки леса.
Таежные культуры можно считать ориентированными на выживание (за редким исключением), в их системе ценностей прописано: довольствоваться необходимым. Здесь не получается иметь много детей, хозяйство не может быть большим, и им распоряжается поколение среднего возраста. Это малая семья. Наборы необходимых навыков у таежных мужчин и женщин во многом пересекаются. В юганской тайге один хант рассказывал нам, как подростком его учили стрелять из ружья в лося на переправе, сидя (или стоя) в маленькой долбленой лодке обласе. И учителем была бабушка.
У этой скудной жизни есть свои преимущества – защита леса. Всегда, в любое время года можно спрятаться или найти немного еды благодаря полной свободе и независимости.
К сожалению, в настоящее время многие таежные области на восток от Енисея потеряли своих бродячих аборигенов. Они не выдержали наплыва хорошо экипированных городских конкурентов по пушнине, и вдобавок за годы перестройки рынок пушнины был почти уничтожен. Этим промыслом стало сложно себя прокормить.
Понятие большой семьи в традиционной культуре возникает тогда, когда человек может стать богатым, то есть у него в результате хозяйственной деятельности появляется ценное имущество. В этом случае человек обычно использует производящие технологии. Для сельского хозяйства это земледелие и скотоводство. В Сибири и на Крайнем Севере земледелие убыточно из-за вечной мерзлоты, а вот скотоводство, то есть разведение домашнего оленя, удачно сложилось в тундре. В большой семье может быть много детей, но это необязательно. Важно, что вокруг владельца большого стада собираются близкие и дальние родственники – братья, сестры, племянники и т. д. В одиночку человек не может справиться с хозяйством, но благодаря ему может существовать масса людей, не только родственников. В отличие от малой семьи имуществом большой обычно распоряжается не среднее, а старшее поколение до самой смерти. Такая семья сейчас представлена в виде оленеводческих бригад в государственных и частных структурах. Родственников там действительно большинство. Особенность самосознания большой семьи в том, что, имея богатых родственников, человек не чувствует себя бедняком.
У скандинавских саамов оленеводство тоже развито. В ареале их проживания не самая удобная для разведения крупных стад местность. Лесотундра, горы, лес не сравнятся с бескрайней тундрой российского Крайнего Севера. Вероятно, главная проблема в том, что саамская оленеводческая семья – малая. То есть обычная по европейским меркам, супруги плюс дети. Это значит, что своими силами она не может содержать большое стадо, и оленеводство на местном рынке убыточно. Существенным подспорьем им служит государство: скандинавские страны серьезно играют в этнографические игры и для сохранения старинной культуры покупают у саамов оленье мясо по сильно завышенной цене.
Кочевая
У некоторых государств, включая наше, кочевники – это постоянный объект забот и даже источник головной боли. Их всегда трудно учитывать, они отличаются непредсказуемостью поведения и способностью, благодаря своей мобильности, исчезать в нужный момент. Мечта чиновников всех стран – привести свободных кочевников к оседлости.
Однако пасти оленя на Крайнем Севере в суровейшем климате чрезвычайно тяжело, особенно если поменять образ жизни. В тех районах, где коренных северян административными постановлениями перевели на оседлость и организовали вахтовый график, оленеводство довольно быстро закончилось: работа потеряла смысл из-за трудоемкости. Даже в благополучных бригадах со здоровыми стадами, опытными пастухами и приличным заработком есть одна общая проблема. В основе своей она происходит из-за различий кочевой и оседлой культуры и задевает всех, получивших обязательное школьное образование. Это образование само по себе прививает систему ценностей оседлой культуры.
В начале 2000-х я оказался на северо-западе Якутии в маленьком поселке Юрюнг-Хая, где находилась база оленеводческого совхоза (теперь это называется ГУП или МУП) долган (долгане – коренной тюркоязычный народ общей численностью не более 8 тысяч человек. – Ред.). Спросил директора поселковой школы: много ли ребят после школы идут в оленеводство? «Очень мало, – ответила она, – для этого нужно, чтобы оленеводами были отец и мать и чтобы ребенок ушел из школы, ее не окончив». Общаясь с местными оленеводами, я обнаружил их глубокое неприятие поселковой жизни, несмотря на то что там живет много родственников. «Я плохо себя чувствую в поселке, – говорил мне один из них. – Если поживу здесь дня три, то начинаю болеть, поэтому стараюсь не задерживаться».
Дети, попадающие из тундры в интернат и на летние каникулы возвращающиеся к семье, обнаруживают, что быт в поселке менее трудоемкий и более комфортный. В кочевой жизни вся бытовая тяжесть целиком ложится на женщину. В отличие от таежной, в тундровой крупностадной оленеводческой культуре гендерное разделение труда очень определенное. Если женщина помогает пасти оленей, то мужчина обычно не в состоянии помогать по домашнему хозяйству. Поэтому в последние десятилетия самая серьезная проблема у северян – создание кочевой семьи. Ее можно попытаться решить, если возникнет альтернативное стационарному кочевое школьное образование.
Полигамная
В конце 1980-х на международной конференции антропологов в Дели одна моя коллега познакомилась с ученым-индийцем, который изучал деревенское общество в глухих джунглях своей родины. Он намеревался там поселиться на несколько лет и спокойно исследовать местную жизнь. Чтобы получить репутацию уважаемого человека, ему посоветовали завести четырех жен, что он и сделал. Благо край не изобиловал роскошью и расходы оказались вполне допустимыми. Кажется, он не смог просуществовать в этих условиях и пары лет, поскольку женщины все время ссорились. В конце концов его нервы пришли в полную негодность, и он позорно бежал.
Во многих традиционных обществах иметь больше одной жены – это признак высокого экономического, социального или даже магического статуса. Что на Кавказе, что в степном Заволжье (вспомним «Очарованного странника» Николая Лескова). Сибирь стала частью России раньше них (кроме Чукотки, и это важно), но повсюду у скотоводов и земледельцев многоженство оставалось признаком экономического и социального благополучия, а вдобавок и нехристианской культуры.
Народы тайги были крещены в первую очередь, не все сразу, но довольно последовательно. Особенно если они были хотя бы наполовину оседлыми: обские угры, юкагиры, якуты, ламуты (эвены). Особняком выглядят якуты, осевшие в открытой речной долине реки Лены, имея скотоводческие навыки Южной Сибири и Центральной Азии, откуда пришли на новую родину с мохнатыми коровами. Остальные – настоящие таежники, культуры малой семьи.
Среди упомянутых ламутов и родственных им тунгусов встречаются орочоны («орочон» по-тунгусски означает «оленный»). Эти таежные пастухи в своих маршрутах руководствовались оленьими пастбищами, а не движением промыслового зверя. То есть в их интересах и представлениях о благосостоянии домашний олень доминировал, и его, по таежным меркам, было немало. Но богатые северные и сибирские аборигены стремились войти в общий круг местной элиты, что вполне естественно. Один из обязательных шагов в «цивилизацию» – это крещение. Непонятное богатство некоторых эвенов-орочонов позволяло им даже строить православные храмы. Теоретически можно предположить у орочонов многоженство, но не факт, что о нем кто-то когда-то сообщал.
Зона тундры – крупностадное оленеводство и наличие большой семьи. Как можно догадаться, она является признаком богатого хозяйства. Но в тундре имелись и бедные оленеводы с небольшим стадом, малой семьей и нередко иной стратегией существования. На некоторые сезоны в году они могли входить в большую семью богатого родственника или же объединялись между собой своеобразной артелью, поскольку чем больше стадо, тем безопаснее чувствует себя олень, и его проще охранять.
У ненцев богатый оленевод мог иметь и две, и три жены. Крещение тундры не было повсеместным и обязательным. Однако у ненцев сыграл тот же фактор элитарности, причем он касался не русских, а коми, которые освоили ненецкое оленеводство и в конце XIX века получили негласный статус «королей тундры». Язык коми на европейском Севере стал международным, и для простого ненецкого богатея считалось престижным записаться по паспорту в коми. Но все коми были православными, так что и на Крайнем Севере общество не приветствовало многоженцев.
Помимо ненцев и коми крупностадные хозяйства в тундре имели и другие народы, обитавшие дальше к востоку на Таймыре, Чукотке, Камчатке. До чукчей и коряков христианские миссионеры добрались ограниченно, а до нганасан (коренной самодийский народ на Таймыре численностью менее 1 тысячи человек. – Ред.) не добрались и вовсе.
В конце 1980-х я работал с последним нганасанским шаманом Тубяку Костеркиным. У него было две жены, но к тому времени они уже умерли. Как правильные жены, они сшили Тубяку шаманскую одежду – две парки (длинные меховые куртки с капюшоном. – Ред.) для ритуальных путешествий в верхний и нижний миры (в мифологии многих коренных народов Евразии вселенная состоит из трех ярусов. В верхнем обитают боги, в среднем люди, а в нижний уходят покойники. – Ред.). Когда у нганасан умирает человек, то все вещи, которые он сделал своими руками, должны быть похоронены вместе с ним. Но Тубяку решил иначе и обе парки с бубном продал в Дудинский краеведческий музей (бубном у нганасан можно пользоваться только в ритуальной одежде). В Институте этнологии и антропологии РАН сохранилась экспедиционная киносъемка 1978 года. На ней Тубяку со своими шаманскими вещами, включая парку, среди домочадцев, с одной женой. Второй жены в кадре нет, как нет и сшитой ей парки.
В 1988 году в Москве проходил грандиозный фольклорный фестиваль народов СССР. На него Тубяку был приглашен как шаман. Он приехал с сыном, дочерью, братом и племянником, которые помогали проводить обряды. Их сопровождала еще главный хранитель Дудинского краеведческого музея, которой этот музей доверил обе шаманские куртки и бубен. Одну парку надевал Тубяку, вторую – его младший брат Борис, имевший малый шаманский статус (он умел разгадывать сны).
Отец Тубяку Дюхадэ был известным на весь Таймыр великим шаманом. С ним работали советские этнографы еще в 1930-е годы. У Дюхадэ имелось три жены, три шаманских парки и три бубна (третий комплект он использовал при трудных родах). Он объяснял, что жен получил по воле духов, вылечив девочек-сирот. Тубяку унаследовал у отца шаманский дар, но меньшей силы, и ограничился двумя спутницами жизни.
