«Кино — это искусство вспышек» 100 лет со дня рождения Сергея Параджанова
Теги: Национальная культура | Национальное достояние | Кинематограф | Режиссеры | Художники
Автор: Дарья Борисова
Он родился в армянской семье, вырос в сердце старого Тифлиса, где соседствовали люди разных национальностей и вероисповеданий. Учился во ВГИКе у классиков советского кино Игоря Савченко и Александра Довженко. Снимал фильмы в нескольких республиках СССР, на материале молдавской, украинской, армянской, грузинской, азербайджанской литературы и фольклора. И в каждом случае удивительно точно «попадал» в этот материал.
В истории это беспрецедентный случай: Параджанова считают классиком национального кино сразу в нескольких странах.
Режиссер vs художник
Но сразу оговоримся: на право считать Параджанова своим претендуют не только кинематографисты разных стран, но и художники. Его коллажи, собранные из подручных средств, порой в тяжелейших жизненных условиях, сегодня являются жемчужинами солидных частных коллекций и музейных фондов. Рисунки, сделанные на бегу, на полях машинописных сценариев, на открытках друзьям, бережно сохранены и по большей части опубликованы этими самыми друзьями и исследователями. И это только малая часть «художеств» Параджанова! Ведь он творил искусство из всего, к чему прикасался, и только на фотографиях остались, например, спонтанные ассамбляжи в тех домах, где он оказывался в гостях, какие-то композиции-декорации, причудливые объекты, преображенные его буйной фантазией шляпы… Фантазии Параджанова нет равных. Причем из сегодняшнего дня видно, что он был художником будущего — в том смысле, что самовыражался в не ведомых тогда советскому человеку жанрах поп-арта, искусства художественной инсталляции. Специального образования в области изо у Параджанова не было, как и возможности оперативно знакомиться с передовыми тенденциями в западном искусстве. В таких случаях всегда задаешься вопросом: откуда в человеке эта свобода мышления, смелость? Впрочем, наш герой — гений, и обычные представления о природе тех или иных свойств личности тут не работают.
Страсть к вещам — когда она полезна
Но вот исток таланта Параджанова подбирать и причудливо компоновать вещи его друзья и биографы все же определенно приписывают обстоятельствам его детства. Отец будущего режиссера-художника работал в торговле и не гнушался перепродажей антиквариата. Через дом Параджановых проходило огромное количество редких старинных вещей. В этом было что-то от сказки, где восточный купец идет со своим караваном сквозь разные земли и его мешки то наполняются заморскими диковинками, то пустеют… Параджанов-старший знал цену этим вещам (ради цены и рисковал), а сын в них видел послания из прошлых эпох. И, конечно, в Тбилиси, на перекрестье многих культур, материальные свидетельства прошлого отличались особым разнообразием.
Эти впечатления детства потом прорастут не только в коллажах, но и в фильмах Сергея Параджанова. Он шел к познанию национальной культуры не «от головы», а через быт, декор, вещи — они сообщали ему о народе и истории гораздо больше, чем другим. «Вещные» детали на экране оборачивались мощными поэтическими образами.
Кинематографистов-современников поэтика Параджанова шокировала. Даже во времена оттепели, когда советское кино стало гораздо более раскованным в эстетике, а многие режиссеры, сценаристы и критики получили возможность знакомиться с новинками мирового кино, картины Параджанова «Тени забытых предков» (1964) и «Саят-Нова» (1969) вызывали оторопь. В них не было привычной драматургии — последовательного повествования, наследовавшего классической литературе. «Кино — это искусство вспышек», — вспоминала позже слова Параджанова киновед Кора Церетели. Действительно, не рассказом, а коллажем мощных образов, застревающих в сознании, был каждый фильм этого странного, яркого не то режиссера, не то художника (упрекать Параджанова в эксплуатации приемов живописцев начали после первых показов «Саят-Новы»). Но он не видел в том греха. «Я всегда был пристрастен к живописи и давно уже свыкся с тем, что воспринимаю кадр как самостоятельное живописное полотно, — объяснял Параджанов в статье-манифесте «Вечное движение» на страницах журнала «Искусство кино» (№ 1 за 1966 г.). — В своей практике я чаще всего обращаюсь к живописному решению, но не литературному. И мне доступнее всего та литература, которая по сути своей сама — преображенная живопись. Мы обедняем себя, мысля только кинематографическими категориями. Поэтому я постоянно берусь за кисть, поэтому я охотнее общаюсь с художниками, композиторами, чем со своими коллегами по профессии. Мне открывается другая система мышления, иные способы восприятия и отражения жизни. Вот когда чувствуешь, что кино — синтетическое искусство. Это одна из возможностей уходить от себя, от своих удач и ошибок — уходить от стандарта, от сложившегося и привычного мира».
Свобода от канонов дается непросто
В фильмографии Сергея Параджанова восемь полнометражных игровых фильмов и четыре неигровых. Его звезда вспыхнула не сразу после ВГИКа, как произошло, например, в случае Андрея Тарковского. До революционных «Теней забытых предков» были несколько картин вполне ординарных: сказка «Андриеш» (1954) по одноименному произведению молдавского писателя Емилиана Букова, бодрая комедия про советскую молодежь «Первый парень» (1958), «Украинская рапсодия» (1961) — история сельской певуньи, ставшей победительницей международного конкурса вокалистов, и фильм «Цветок на камне» (1962) про перевоспитание затянутой в религиозную секту советской девушки. «Мне отнюдь не хочется заниматься самоистязанием, но скажу, что многие свои фильмы мне действительно тяжело пересматривать, — признавался Параджанов в 1966 году, уже сделав «Тени забытых предков». — Тот кинематограф, к которому я стремился, требовал слишком высокой культуры, вкуса и выдержки. В его мир надо было входить свободным от завоеванных канонов, от старых привычек и впечатлений». Пожалуй, тут Параджанов вывел формулу всего оттепельного кино. Тем, кто, как он, получили образование и сформировались на кинематографе сталинской эпохи, непросто было преодолеть в себе страх раскупорить источник свободного творчества. С ним это произошло при встрече с повестью Михаила Коцюбинского «Тени забытых предков» и вообще с миром гуцулов — жителей Карпатских гор и долин. «Я влюбился в это кристально чистое ощущение красоты, гармонии, бесконечности. Ощущение грани, где природа переходит в искусство, а искусство в природу», — вспоминал Параджанов. Он наконец-то встретился со «своим» материалом! Эпическая в своей простоте история карпатских Ромео и Джульетты — Ивана и Марички — дала возможность оторваться от соцреализма, парить в универсуме вечных сюжетов. Недаром «Тени забытых предков» оказались близки зрителям разных стран и континентов (фильм удостоился премии Британской киноакадемии, призов международных кинофестивалей в Риме и Мар-дель-Плате). Но в то же время действие фильма не развивалось в абстрактном измерении, это была история о гуцулах. Традиционная бытовая культура карпатских пастухов поразила Параджанова своей красотой. Он выпустил свой дар художника, как джинна из бутылки. Буйство красок (тут нельзя не упомянуть оператора Юрия Ильенко, который блестяще реализовал художественные идеи Параджанова) придавало изображению оттенок сказочности. Авторы усилили эти краски относительно реальных ровно настолько, чтобы создалось то самое «искусство вспышек», которое и есть кино по Параджанову.
Чрезмерно поэтическое кино
Кульминации этот метод «вспышек» достиг, пожалуй, в фильме «Саят-Нова», который в результате драматических обстоятельств был подвергнут переделкам и выпущен под названием «Цвет граната». Впрочем, «выпущен» он был условно, фильм «закрыли» буквально после нескольких показов в Ереване. В «Саят-Нове» нет сюжета как такового, это абсолютно поэтическое произведение, вдохновленное историей жизни и поэзией армянского ашуга Саят-Новы. Объем экспериментальных, даже революционных приемов в этом фильме переполнил чашу терпения киноначальства… Да и коллеги в большинстве своем приняли фильм за упражнение в чередовании статичных планов (Параджанов действительно попытался найти экранный эквивалент «плоскостному», наивному изображению объектов на старинных фресках, иконах, парсунах). Грузинская актриса Софико Чиаурели предстала на экране в нескольких образах, в том числе и мужских. Вот уже много лет этот фильм Параджанова (как и «Тени забытых предков») проходят во всех киношколах мира как классический пример «поэтического» кинематографа и конкретнее — «поэтического», авторского, ненарративного монтажа. Тогда же картину попытались «вылечить», прибегнув к помощи режиссера-классика Сергея Юткевича (он был назначен руководить переделкой фильма Параджанова), а потом и вовсе убрали на полку. Самого режиссера вскоре осудили и отправили за решетку на четыре года. После освобождения Параджанову долго не удавалось вернуться в профессию. Здоровье его было подорвано годами, проведенными в исправительных лагерях. Однако он успел снять еще два фильма, образующих вместе с картиной «Саят-Нова» своеобразную кавказскую трилогию.
Кавказ на кончиках пальцев
«Саят-Нова» был посвящен армянскому поэту, в основу картины «Легенда о Сурамской крепости» (1984) положена древняя грузинская легенда, а фильм «Ашик-Кериб» (1988) снят по одноименной сказке Лермонтова, вдохновленной азербайджанским дастаном. Чувство каждой из этих культур было у Параджанова «на кончиках пальцев», ведь он вырос в тбилисском Старом городе, где на соседних улицах располагались армянский и грузинский храмы, мечеть. В одном дворе жили люди разных национальностей, а тбилисский двор так устроен, что жизнь всех его жителей протекает на глазах соседей… Голоса из его детства помогали проникнуть в глубь истории разных народов и нащупать яркие, точные образы-приметы армянской, грузинской, тюркской культур.
Параджанов едва-едва успел вкусить славы: в 1987 году он впервые выехал за рубеж — и сразу за премией, которую вручали на Роттердамском кинофестивале двадцати «режиссерам будущего». Успел побывать со своими фильмами (и выставками своих работ!) в Германии, Турции, Португалии. Во Францию выехал в связи с необходимостью экстренного лечения, на несколько месяцев. В июле 1990-го Сергей Параджанов скончался в Ереване. Уже через год там открылся Музей Сергея Параджанова, который с тех пор стал признанным во всем мире центром сохранения памяти и творческого наследия гениального режиссера и художника.
