Долганы — арктический народ, произошедший от трех разных этносов Николай ПЛУЖНИКОВ, научный сотрудник ИЭА РАН
Теги: Национальная культура | Традиции | Обычаи | Особенности культуры
Фото автора
Народы бывают древние и юные. Даже если считать, что все человечество произошло от одного предка, к примеру, Адама, то все равно каждый народ со своей культурой, языком, манерой поведения, системой ценностей имеет в общей истории свое начало.
Долганы считаются одним из самых молодых народов нашей страны, потому что их формирование закончилось лишь в 1920-х годах. Они живут на Таймыре и дальше на восток, в северо-западной Якутии. Название относится к одному из тунгусских родов, который там обитал, и это оказалось достаточно для русской администрации. Почему долганы оказались такими юными?
Переселились в тундру
Это обычная история. В лесу живут одни народы, в тундре и лесотундре другие. Жить и там, и там очень хлопотно, и стратегии существования разные. А эти стратегии относятся к моделям поведения и дальше к системе ценностей. То есть этническая культура предпочитает одну систему ценностей и связанные с ней модели поведения.
На севере это выглядит так. В лесу можно прокормиться весь год, но там по большей части довольно скудна мясная пища. Дальше на север, где кончается лес, наступает край животного изобилия, но это изобилие летнее. Зимой отсутствует большая часть съедобного зверья, царит полярная ночь с чудовищными морозами и многодневными вьюгами. Необходимых для выживания физических сил требуется больше. Но если они есть, жить в тундре проще, чем в лесу. Поэтому летние промысловые экспедиции таежных обитателей в зону тундры имеют древнюю историю. Нередко это вооруженный конфликт с тундровыми жителями, и лучший способ — внезапное нападение. Если взять полуостров Таймыр с его громадной популяцией дикого оленя, то у автохтонов — нганасан — еще в середине прошлого века сохранялась масса преданий о разбойничьих экспедициях, которые устраивали в осеннюю тундру таежники-тунгусы (эвенки), когда дикий северный олень начинал двигаться большими стадами на юг.
Впрочем, нередко люди способны договориться. Особенно когда они готовы изменить свой образ жизни ради новых преимуществ. Отмечу, что в местных тундрах немало тунгусской топонимики (например, Таймыр), то есть эвенки могли менять постоянное место жительства и уходить в нганасаны, сохраняя какое-то время прежний язык. Обучение тундровой культуре явно шло через женщин, которые передавались пришельцам для полноценной жизни (пусть читателя не смущает сексистский оборот речи автора. В экстремально тяжелых условиях не до политкорректности. — Ред.).
Когда первые русские в начале XVIII века появились на Таймыре, то нашли там несколько племенных групп. Позже их стали обозначать как тавгийских самоедов, а в советское время переименованы в нганасан. Одно из таких племен называлось тавги, и его название может быть переведено с тунгусского как «оставшиеся по другую сторону реки». Они обитали в низовьях Анабара (северо-западная Якутия) и при появлении русских откочевали на Таймыр. Другое племя называлось тидирисы, что переводится как «тунгусский родственник по матери». По-нганасански тунгусы назывались ася, а среди вадеевских нганасан есть род Асянду.
В XIX веке автохтоны перестали принимать к себе таежных пришельцев — таймырская тундра была уже вполне населенной. Кроме оленеводов и охотников нганасан и тундровых энцев, тут еще обитали оседлые промысловики-трапперы, занимавшиеся пушниной, — русские и якуты, которые имели административную характеристику затундренный.
Почему здесь оказались якуты? Они переселились из южной Сибири на среднюю Лену (ядро современной Республики Саха-Якутия. — Ред.) незадолго до прихода русских. Новое местожительство было удобным для оседлых скотоводов-саха. Технологически у якутов имелся ряд конкурентных преимуществ перед другими местными народами, включая металлургию. Да и хозяйство было устроено совсем иным образом. Жизнь на новом месте привела якутов к процветанию. Но началось серьезное имущественное расслоение, появилась масса бедняков, готовых бежать из якутского мира куда-нибудь к более счастливой жизни. Вариантов было несколько, два из них реализовались в долганах. То есть уйти в тунгусы на приток Лены Вилюй и дальше с эвенками и их домашними оленями двигаться по тайге на запад в сторону озера Ессей Туруханского края (север Красноярского края. — Ред.). Другой вариант — уйти на северо-запад к русским трапперам в низовья Анабара и там совместно или по-соседски заниматься пушным промыслом. Советский этнограф А. А. Попов застал в 1930 году последних русских старожилов на реке Пясине. Это было три или четыре семьи. Большая часть уже говорила только по-якутски, а те, кто еще помнили русский, пели песни с якутской мелодикой. Себя идентифицировали так: «Мы не русские, не якуты, не долгане, мы — крестьяне».
Стали кочевниками
Почему затундренные русские перешли на язык саха? Вряд ли они оказались в меньшинстве. Вероятно, здесь в XIX веке уже присутствовал рынок, но торговля шла из Якутии, купцами были якуты, а их язык стал межнациональным. То же самое можно сказать и про ессейских тунгусо-якутов. Хотя в северной тайге сложилась культура таежных кочевников, охотников-оленеводов, хозяйственные навыки якутов как оседлых скотоводов вряд ли пригодились бы, эвенки превосходили их численно, но рынок и торговля сказали свое веское слово.
В то время как очередная часть ессейских таежников вышла в тундру и им там так понравилось, что они решили не возвращаться в лес, затундренные русские и якуты со своим устоявшимся бытом жили настолько прилично, что стали закупать у нганасан домашних оленей для зимних разъездов по песцовым ловушкам. А нганасаны уже тогда считались самыми богатыми оленеводами на Таймыре. Ни русские, ни якуты пасти оленей не умели, держали их немного, а нганасаны при своей кочевой жизни находились все же в зоне досягаемости.
И тут в качестве новых соседей появились бывшие ессейские обитатели, которые были гораздо беднее нганасан, и оленей, как обычно у таежников, у них тоже почти не имелось. В результате такого перенаселения (не воевать же с бедняками!) автохтоны откочевали на север. Может быть, сработала коллективная совесть: в исторической памяти нганасан остались предания о временах бедности, когда домашних оленей было совсем мало. Нганасаны жили и тогда в тундре, но оседло в землянках, а своих оленей на зиму собирали в общее стадо и отгоняли с пастухами к зоне леса. Домашнему оленю зимой тоже требуется юг, где меньше ветров.
Теперь все были кочевниками, и места нганасанских зимовок остались долганам на лето. В общем, затундренное население в лице якутов и русских нашло отличный способ пасти своих оленей у новых соседей. Благодаря столь тесным и постоянным контактам вся эта публика стала обрастать родственными связями. И тут неожиданно возникла проблема у русских и части якутов как людей, крещеных в православие: образование семьи не только освящается, но и узаконивается венчанием, а как оно может произойти, если один из супругов некрещеный? В результате вопрос решили простым административным способом: без справки о крещении в долганы не записывали. С другой стороны, при сложной российской системе налогообложения с учетом специфики хозяйственного уклада для русских оседлых трапперов переписаться в кочевники-долганы оказалось выгоднее по деньгам, но менее престижно по положению.
Последний этап формирования долган, вероятно, связан с Октябрьской революцией. Власть кардинально поменялась, а в столь отдаленных местах, где отношения с местной администрацией были издавна кое-как налажены, ждать каких-то улучшений представлялось более чем сомнительным. И остатки оседлого населения срочно перешли в кочевники. Когда-то так случилось с юкагирами при появлении в Якутии русской администрации, так что средство проверенное.
Создали миф
В одной из экспедиций 1970-х исследователи записали предания семьи долган о русских предках. Там говорилось, что те бежали от государевой власти — от налогов, преследований за старинную веру (т. е. старообрядцы), военной службы. Особого интереса к тундровой песцовой пушнине никто из ученых не отметил. При этом у деда была библиотека, а у бабушки — прялка.
Я пытаюсь представить его предка, которому помимо библиотеки надо было взять массу нужных предметов, и у меня отказывает воображение. Как он сюда добрался? Зафрахтовал на карбасе из Архангельска несколько посадочных мест для книжек и плыл по Севморпути? Ведь морской путь в XVII веке уже существовал, что доказывают следы кораблекрушения на острове Фаддея. Но то был какой-то контрабандный рейс, поскольку сам маршрут власти запретили в 1619 году по причине давнего и нездорового иностранного интереса к российским северным окраинам и проблемой их контроля. Продержался этот запрет лет 40 (полтора поколения), полностью разрушив в итоге прибрежную логистику и инфраструктуру.
Нездешний человек со своей библиотекой на контрабандном корабле выглядел бы странно. До моря отсюда реально далеко. И зачем женщине прялка, что на ней прясть в открытой тундре? Шерсть дикого оленя? Русская поморская культура со своими прялками издавна встречалась с оленеводами-ненцами. Но о такой технологии переработки шерсти северного оленя я не слышал. Учитывая практичность поморов, это маловероятно. Получается, рассказ пожилой долганской пары — это не семейное предание, а настоящий народный миф о вечных русских ценностях, с которыми пришлось расстаться, уйдя в долганы. Или же сказка для доверчивого этнографа. Другой элемент мифа — русское свободолюбие, которое толкало вдали от государевой власти осваивать самые неприветливые окраины Севера. До наших дней сохранился один островок старинной трапперской культуры — в низовьях Индигирки под названием Русское Устье. Там если и вспоминают о непокорных предках, то подобные истории уравновешиваются вполне прагматическим интересом к пушнине.
Пережили драму
История страны знает два аборигенных восстания против советской власти, которые она не смогла подавить и пошла на переговоры. Это тунгусское (1924–1925) и долганское (1932). Национальный состав в обоих случаях был одинаков: эвенки, якуты и русские. Только географические условия разные: в 1920-х драма развернулась на дальневосточных таежных сопках, в 1932-м — в таймырской тундре.
Когда-то в студенческие годы мне попалась книжка, которую я до сих пор считаю одной из самых страшных. У нее безобидное название — «Исторический фольклор эвенков». Там описываются вооруженные конфликты эвенков между собой: например, рода Синигиры с родом Нюрумняли и др. Это были не войны, а разбойничьи набеги, в результате которых полностью вырезали мужчин, а женщин и детей уводили в неволю.
Советская власть переименовала тунгусов в эвенков и эвенов. Однако те и не ощущали себя единым народом. Суть в том, что генетически они были не только охотниками, но и разбойниками, поэтому в их манере поведения всегда имелась трезвая стратегическая оценка противника и военная решимость (примерно о том же пишет исследователь А. К. Нефёдкин в знаменитой книге «Военное дело чукчей». — Ред.).
Общаясь с таежными охотниками, я пришел к выводу, что это весьма интеллигентная профессия, требующая серьезного анализа конкретной природной ситуации. Разбойничий менталитет им не свойствен. Так что красноармейцы, отправленные на подавление восстаний, не знавшие местности и природных условий, столкнувшиеся с храбрым и умелым противником с приспособленным к войне характером, оказались в проигрыше.
В 1932-м ближайшие соседи долган нганасаны не участвовали в восстании и откочевали подальше на север. Стойкость арктических воинов привела к тому, что советская власть разрешила на Таймыре частное оленеводство. Последнего такого частника — старика-нганасана — я застал в 1999 году. Восстание случилось, понятное дело, из-за коллективизации и раскулачивания. Долганы имели мало оленей, но богачи встречались. У северян способность к взаимопомощи в крови, и стада богачей коллективное сознание рассматривало как резерв при чрезвычайных природных обстоятельствах, что в тундре не редкость. Так что потеря больших оленьих стад означала катастрофу и смерть.
Социальная чуткость долган обнаруживается еще в одном явлении. Советский этнограф А. А. Попов работал у них незадолго до восстания. В его материалах есть удивительные биографии шаманов. Больше таких материалов нет. Вряд ли все долганские шаманы враз бросили свои практики, видимо, они просто перестали рассказывать о себе. С последним нганасанским шаманом Тубяку Костеркиным я работал и дружил еще в 1980-е, а с его отцом Дюхадэ в 1930-е — и сам Попов.
Полностью статья была опубликована в журнале «Человек и мир. Диалог», № 1(14), январь – март 2024 г.
