Нина Садыкова: «Биология была с самого начала, сколько себя помню»

Директор АНО Центр популяризации биоразнообразия «НатУРАЛист», кандидат биологических наук, член Уральского орнитологического общества и Союза охраны птиц России

Всегда ли в вашей жизни была наука?

Я родилась в семье биологов. Мой папа был научным сотрудником Института экологии растений и животных Уральского отделения РАН, мама преподавала, поэтому в моей жизни биология была с самого начала, сколько себя помню.

Это очень ответственно, на мой взгляд, расти в абсолютно академической среде, чувствовали этот груз?

Для меня это не про груз, а про поддержку и естественный ход вещей. Мой выбор в семье особо не направляли. Биология, животные, романтика экспедиций всегда меня увлекали и продолжают увлекать. Кстати, у меня есть два брата, и они не биологи, успешно реализовались в других профессиях.

Ваша семья была для вас поддержкой — это здорово. Как вы считаете, важно для ученого иметь наставника не только на этапе написания научной работы, но и по жизни?

Могу говорить о своем направлении, эта роль очень велика. Научный руководитель, его личность в значительной степени определяет возможности, направления для начинающего ученого.

Я считаю, чтобы состояться в науке, определить собственную траекторию профессионального движения, нужна хорошая научная школа, где есть научный руководитель, старшие коллеги, готовые быть наставниками.

Экология достаточно масштабное направление, каким конкретно направлением занимаетесь вы?

Если говорить про мою научную деятельность, то я занималась палеоэкологией в лаборатории замечательного ученого, члена-корреспондента РАН Н. Г. Смирнова. Но сейчас мой фокус внимания направлен скорее на популяризацию науки, можно сказать, что я вышла из чистой науки.

Как научный сотрудник занималась исторической экологией. Речь о таких событиях в прошлом экосистем, которые происходили, условно говоря, в последние 10 тысяч лет. Для классической палеоэкологии это всё современность, а для современной экологии — это недоступное прошлое. Вот этим периодом и занимается историческая экология. Нам интересно, что происходило с экосистемами на планете в то время, когда на ней развивалась человеческая цивилизация.

В рамках этой дисциплины моей темой была реконструкция динамики сообществ животных на материалах, полученных во время раскопок в пещерах Урала. Сейчас я от этого ушла, теперь основная моя деятельность связана с популяризацией городского биоразнообразия.

По какой причине вы решили переключить свое внимание на общественную деятельность науки, то есть популяризацию?

Я начала заниматься научными коммуникациями в Институте экологии растений и животных, где тогда работала, с 2014 года. Такой поворот моей профессиональной траектории был спровоцирован реформой Академии наук в 2013 году. Она вызвала очень бурную негативную реакцию со стороны научного сообщества и при этом практически проходила незамеченной широкой общественностью. На тот момент у меня сложилось убеждение, что мы, в смысле ученые, сами и виноваты в том, что общество вообще не в курсе проблем с наукой. В 2013 году академические научные организации вообще о себе ничего не рассказывали в публичном поле, разве что внутри сообщества! Только научная деятельность, научные публикации, конференции — всё внутри своего круга. В то время сайты академических институтов — тихий ужас, их практически не было. Просто потому, что этим никто не занимался. Даже собственно Российская академия наук не была толком представлена в Интернете.

Меня это встревожило. Я сформулировала свои соображения и предложения в виде тезисов для экстренной конференции научных работников, которая проходила в связи с реформой в Президиуме РАН в Москве. Основной посыл был в том, что если мы в академических институтах не начнем систематически строить связи с общественностью, популяризировать науку, рассказывать о своей работе понятным языком, то будущее российской науки плачевно. Науке и ученым неоткуда ждать поддержки, если общество ничего толком о них не знает. Как водится, инициатива наказуема. В институте мне сказали: «Всё правильно. Давай. Хочешь — делай». И я занялась тем, что уже позже стали называть научными коммуникациями, то есть связями с общественностью в академическом институте.

Мы модернизировали сайт, завели соцсети, начали отвечать на журналистские запросы, проводить научно-популярные мероприятия, участвовать в сторонних популяризаторских проектах. В стране пошла волна популяризации науки — и мы были на этой волне. Некоторое время в институте я была человеком, который чуть ли не больше всех в курсе того, кто из коллег чем занимается в других лабораториях. Это было интересно и очень расширило мои компетенции. Когда сидишь в своей узкой теме, ты хорошо представляешь, что происходит в этой отрасли, но при этом о других направлениях, даже в соседней лаборатории, можешь не знать практически ничего, тебе вроде как и незачем. И я была тем человеком, который приходил в соседнюю лабораторию: «Да, у вас так здорово! Над чем работаете?», и пытался вникнуть. Это было классно — погружение уже не в узкую тему, а в широкий спектр исследований, ведущихся внутри экологической тематики в нашем регионе.

Оказалось, что и у общества на самом деле есть запрос на то, чтобы получать биологические знания от биологов, от специалистов, но более доступным языком в другом формате. К нам стали гораздо чаще обращаться журналисты. Мы сделали так, что институт стал основным в регионе источником научных комментариев по связанным с биологией и экологией вопросам.

Как обстояли дела до появления в вашем лице «научного коммуникатора»?

Случайные связи, я бы назвала это так. Не было системы. Понятно, что журналисты кого-то находили, но это никогда не было системной работой. Всегда это был затрудненный поиск ученых, которые не хотят разговаривать с журналистами и почти всегда недовольны результатами такого общения.

Какая история у вас с птицами?

С детства знаю и люблю птиц, ходила в детский орнитологический кружок, потом в свое время в аспирантуре вела практику по орнитологии для студентов-биологов. Моя научная работа всегда была связана с полевыми выездами, с экспедициями, так что птиц мне хватало. Всё самое любимое — это летом ехать в экспедицию, в леса и что-нибудь копать, а коммуникационная работа уже не предполагает такого, и мне стало не хватать «поля», а еще я поняла, что начинаю забывать птичьи голоса. Это как с иностранным языком — если ты не практикуешь, не обновляешь навык, он забывается. И тут почти случайно в 2016 году друзья говорят: «На Уралмаше будет фестиваль авторских экскурсий. Можешь провести экскурсию по птицам?». В Екатеринбурге есть летний парк Уралмаш — небольшой парк в одном из районов города, я там и не бывала до этой экскурсии, но согласилась.

Представьте: 6 утра, город и 30 человек приходят на экскурсию по птицам. Первое мое ощущение: «Какие там птицы в городском парке?» Оказалось, все наоборот — парк полон птиц. Все поют. Всем интересно. Экскурсия прошла на ура! Участники просили повторить. Я сделала группу в социальных сетях и стала проводить такие экскурсии всё более регулярно, так стал развиваться мой проект натуралистических экскурсий для горожан EkaterinBird.

Так как вы эколог, то экскурсия, наверное, масштабнее темы птиц?

Конечно! По сути, когда я веду экскурсию по птицам, получается своего рода экологическая лекция: птицы встроены в представление о городской экосистеме — какую роль они здесь играют, что вообще здесь делают, как себя здесь чувствуют, какие у нас с ними и у них с нами отношения, как это встроено в общую экологическую картину мира — взаимодействие между группами живых организмов. Со временем это направление стало для меня основным. Два года назад стало понятно, что оно у меня занимает больше времени, сил и желания, чем собственно работа пресс-секретаря или PR-менеджера института. На данный момент это основное мое занятие.

Вы практически стояли у истоков научной коммуникации в России, на ваш взгляд, какие результаты уже достигнуты в этой сфере и на что обратить внимание?

Изменения огромные, выстроилась система. Большая заслуга Ассоциации коммуникаторов в сфере образования и науки, это общественная организация, объединившая людей, которые эти функции в разных научных и образовательных учреждениях выполняли. Я была среди первых, кажется, десяти или двадцати членов этой организации, а к 2021 году, когда ушла из института, там состояли уже сотни профессиональных научных коммуникаторов.

Продолжают проходить встречи специалистов этой сферы, появились магистерские и бакалаврские программы высшего образования, направленные на профессиональное образование именно научных журналистов и коммуникаторов. Сейчас, я надеюсь, нет учреждений, где не было бы такого специалиста, большинство институтов обзавелись нормальным представительством в Интернете — сайты, каналы, группы в социальных сетях.

Появилось огромное количество российских и региональных научно-популярных проектов, объединяющих активность популяризаторов из разных институтов. Например, информационные центры по атомной энергии, они значительно продвинули эту сферу в России, по крайней мере в тех городах, где они есть. Активно стало работать общество «Знание».

Появились премии для научных коммуникаторов и ученых-популяризаторов, например «Коммуникационная лаборатория» и «За верность науке», а также премия «Колба» для женщин в науке и технологиях. Еще 10 лет назад об этом никто бы не подумал — могу поручиться за это, никому бы в голову не пришло, что за это можно давать премии.

Как вы думаете, какая следующая ступень в научной коммуникации для уменьшения дистанции между наукой и обществом, наукой и бизнесом?

Думаю, что мы на эту ступень уже шагаем, и она, скорее всего, будет связана с citizen science (community science), или «научным волонтерством». Когда научные исследования ведутся с привлечением непрофессионалов, а зачастую и в интересах какого-то непрофессионального сообщества, например локального.

В общем случае, это когда есть научная задача, которую ученые решают, а волонтеры-непрофессионалы помогают им в сборе материала, обработке больших массивов данных, обучении нейросетей, разметке изображений и так далее. Это классическое научное волонтерство, но есть и продвинутый вариант, когда некие сообщества начинают сами формировать научные задачи и привлекать ученых для их решения.

Сейчас это уже можно наблюдать, например, при разработке концепций развития территорий. В городе, мы это начинаем видеть, появляется запрос на исследования, который город формирует ученым и привлеченным неспециалистам, местному сообществу для того, чтобы на неких научных основаниях создать концепцию развития территории.

Я думаю, что в других отраслях тоже будут подобные шаги в сторону партисипации науки, то есть следующий этап — открытая наука в том смысле, что появляются дополнительные возможности, инструменты для участия непрофессионалов в нормальных профессиональных теоретических и прикладных научных исследованиях.

Вы несколько раз затронули тему сообществ и, насколько я понимаю, вокруг себя вы сформировали сообщество натуралистов, гидов-натуралистов. Какая основная ценность в вашем сообществе? Уникальность?

Если говорить о традиционных общих ценностях — любви к своему городу, желания хорошего будущего, — то у нас есть еще и специфическая ценность, она заключается в том, что мы понимаем: наше благополучие напрямую зависит от того, насколько благополучна будет природа в городе. Естественное городское биоразнообразие — все живущие здесь «сорные» растения, насекомые, птицы, грибы — как ценность, не как случайный занос извне, не как ошибка проектирования и благоустройства, не как объект «просто интересно», а как ключевая ценность, определяющая и наше благополучие.

Нашему сообществу интересна природа в городе, мы ее изучаем. И это не абстрактный интерес, это нужно для того, чтобы город благополучно развивался, чтобы среда обитания была максимально благоприятной для нас, людей в этом городе.

Какие цели и задачи вы лично для себя ставите, для своего проекта?

Я не люблю мыслить в рамках KPI, но на самом деле, пожалуй, главное, чего мы уже достигаем и что, я надеюсь, будет развиваться, это вовлечение этого сообщества в проекты, связанные с выработкой природосообразных решений для города. Учитывание этой темы в процессах, связанных с управлением территорией, ее использованием. Мы можем рассказать о том, какая здесь природа и что сделать, чтобы стало еще лучше, — это все про масштабирование и пользу от проекта, в том числе и в урбанистике. Фактически это введение в городскую информационную повестку слоя биоразнообразия, причем через людей, которые этим пользуются, интересуются.

Какова роль сообщества для качества жизни людей?

Как минимум сообщество может изменять качество жизни людей внутри сообщества. Мы это с радостью наблюдаем. Качество жизни — в значительной степени субъективная характеристика, а контакт с природой, причем такой непосредственный, содержательный, осмысленный, в повседневной жизни может заметно улучшить восприятие качества собственной жизни.

Мы сейчас ведем исследование с коллегами из УрФУ с психологического факультета. Пытаемся оценить, как с точки зрения психологического благополучия ощущает себя человек на короткой экскурсии по городу, по птицам в парке. Пока исследование в процессе, может ничего и не получиться, но по ощущениям, по тому, что мы слышим от людей, это весьма универсальная, очень легкая антистрессовая практика.

В городе много источников стресса, и один из главных — излишнее общение с людьми и недостаток общения с другими живыми существами. Так что стоит позаботиться о том, чтобы нас окружали не только люди, но и деревья, цветочки, травки, насекомые, птички. А сейчас в городе мы их зачастую не замечаем, даже когда они есть. Поэтому натуралистические практики связаны с проявлением этой части жизни для самих людей, чтобы научиться использовать природное окружение и чувствовать себя лучше.

Как вы относитесь к гендерным стереотипам, сталкивались с этим?

Отвечу как биолог: если честно, мне сложно отличить гендерные стереотипы от биологически обусловленных половых различий, которые, безусловно, есть. Разделение по полам — это такое большое эволюционное достижение, которым не следует пренебрегать. Не нами придумано, не нами закончится, не нам ему сопротивляться. Прямо скажем, есть разные эволюционные стратегии, мужская и женская. Понятно, что они в значительной степени пересекаются, что одно без другого не существует и, конечно, есть и соответствующие роли в человеческом обществе. И в науке, и во всех других отраслях человеческой деятельности.

Безусловно, в каких-то отраслях наслаиваются еще общественные стереотипы, мешающие нормальному взаимодействую этих двух половин — это есть. Но в биологии нет, возможно потому, что биологи по-другому смотрят на отношения между полами, с большим принятием.

Если говорить обо мне, то я никогда не испытывала никаких ограничений в развитии, в том числе и научном, связанных с тем, что я женщина. Кроме того, в биологии очень много работает пар и семей. Например, у меня муж тоже биолог и научный сотрудник. И в институте, где я работала, добрую половину коллектива составляют семьи. На мой-то взгляд, такие комплементарные партнерские отношения, особенно в науке, важны. Это то, о чем на самом деле довольно мало говорят. Мне не кажется правильной и перспективной мысль о нежелательности романтических и семейных отношений между коллегами в научной сфере.

Если говорить конкретно о женщинах в науке, то, на мой взгляд, они не нуждаются в каком-то особом внимании или защите, их (наша) роль и так велика и важна, в том числе, например, в междисциплинарной коммуникации. Коммуникация — это то, что зачастую женщинам дается лучше, чем мужчинам.

Кроме профессиональной деятельности, чем увлечены в свободное время?

Я рисую портреты с натуры, когда есть возможность. Для меня это тоже про коммуникацию, прямую и непосредственную. Когда рисуешь человека, портрет, вглядываешься в лицо, у тебя есть легальное основание для этого, и на это время ты просто влюбляешься в него. Ведь если тебе человек не нравится, вряд ли получится хороший портрет. Во время рисования у меня иногда возникает удивительное ощущение контакта человеческих душ, когда слова не нужны.

Чей портрет вы писали недавно?

Если честно, мне сейчас редко удается найти на это время. Последний раз я рисовала приятельницу, одну из участниц нашего экскурсионного сообщества.