Дэниел Яковиди:
«Приходя в театр, обо всем забываю»

Театральный маркетолог из Абхазии – о греческом детстве, сухумском театре и отсутствии разницы между поколениями

Ольга Романцова

Он родился в Абхазии, но вырос в Греции: когда ему был всего год, отец, коренной грек, живший в Абхазии, увез семью к родственникам в Грецию. Там Дэниел окончил школу, учился в медицинском институте, но в 20 лет вернулся в Абхазию и теперь считает себя абхазцем.

Кем вы в детстве мечтали стать?

У меня были разные мечты. Например, мечтал стать пилотом. Один из друзей отца был летчиком, и отец возил меня на аэродром, мы забирались в кабину пилотов. Я садился за штурвал, пытался дергать за разные рычаги и представлял себе, как поднимаю самолет в воздух…

В Сухуме был большой аэродром?

Это было не в Сухуме, а в городе Козани недалеко от Салоников. Мама у меня абхазка, а отец – грек. Его родители – коренные греки, которые жили в Абхазии. Когда в нашей стране началась война, дедушка с бабушкой и тетей, папиной сестрой, уехали в Грецию, а отец остался, так как моя мама должна была родить меня. Целый год папа воевал, потом он отправил нас с мамой к родственникам в Сибирь, а сам уехал в Грецию и вскоре забрал нас к себе. Сначала родителям было тяжело, нужно было выучить греческий язык, чтобы работать и как-то общаться с людьми, но все получилось. Как я уже сказал, мы жили в городе Козани, мне этот город нравится гораздо больше, чем Афины, там много русскоязычных греков, которые тоже в большинстве сухумчане.

Вы были послушным ребенком?

Да, очень послушным (улыбается). Просто у меня очень строгая мама. Если я с кем-то дрался или плохо себя вел, она меня не наказывала, но долго говорила со мной, строго объясняя, почему нельзя так себя вести. Пока я не понимал.

Козани, наверное, меньше, чем Салоники?

Конечно, гораздо меньше. Этоскорее небольшой поселок, больше похожий на деревню, где все хорошо знали друг друга. У меня была отличная компания друзей. Мы слонялись по улицам, ездили на море, играли в футбол в лесу, который был рядом с поселком, и строили там дома.

Самые настоящие?

Мы собирали доски, сколачивали их и пытали построить что-то, похожее на дом. Помню, как-то у нас получился практически настоящий дом. Мы его строили до ночи, а когда разошлись по домам, пришел кто-то из взрослых и, видимо, просто по пьяни его сломал. На следующее утро мы увидели, что наш дом сломан, ужасно расстроились, кто-то из ребят помладше даже плакал.

Вы говорили с ними по-гречески?

Конечно. На улице и в школе я говорил по-гречески, дома по-русски. Ведь для родителей греческий язык не был родным. И я как-то незаметно стал разговаривать на двух языках, хотя мой русский и сейчас далек от совершенства. Когда я стал старше, мы с папой дома иногда чуть-чуть говорили по-гречески, а с мамой – только по-русски. По-гречески я тогда говорил более свободно. Подростком решил, что стану фотографом, и даже немного снимал.

Снимали пейзажи, постановочные портреты или какие-то репортажные фото?

Мне гораздо больше нравилось снимать какие-нибудь праздники, чем просто делать постановочную съемку. В Греции очень много праздников, и люди в эти дни жизнерадостные, веселые, нарядные. И хотя у них в это время был экономический кризис, они на это не обращали внимания, гуляли, пели песни и танцевали.

Система образования в Греции похожа на российскую? Кто из педагогов вам больше всего запомнился?

Система образования в Греции сильно отличается от нашей. Ученики оканчивают сначала начальную школу, потом гимназию и только потом поступают в университет. После гимназии я поступил в медицинский институт на отделение физиотерапии. Педагоги в Греции хорошие, каждый из них чему-то меня научил. Не хочу никого специально выделять, а всех перечислить невозможно.

И вы специалист по театральному пиару с медицинским образованием?

Нет, я не окончил медицинского института. Когда мне исполнилось 20 лет, мама решила вернуться на родину, и мы поехали в Абхазию. Там я начал заниматься русским языком и через год поступил в Абхазский государственный университет на филологический факультет, изучал там иностранные языки. Окончил его и стал работать в театре.

Не жалеете, что не стали врачом?

Совсем не жалею. Родители хотели, чтобы я стал врачом, а я в тот момент особенно не задумывался. Благодарен всем преподавателям, которые учили меня в Абхазском университете. Особенно Астанде Киут, Амре Гогуа, Рите Ачба и многим другим. Они любят свое дело, я с удовольствием у них учился, благодаря педагогам очень многое знаю и умею, и у меня всегда были со всеми очень хорошие отношения. У нас вообще был очень дружный курс, все тепло относились друг другу. Благодаря Фейсбуку мы продолжаем общаться и дружим с однокурсниками, которые живут в других городах.

А как в вашей жизни появился театр?

Даже не знаю, как это получилось! В Салониках есть несколько театров, но мне кажется, что я туда никогда не ходил. Возможно, в школьные годы нас водили туда вместе с классом, но я ничего не помню. Первый настоящий театральный спектакль увидел в Абхазии. Это была серьезная классическая постановка – спектакль «Пешком» по пьесе Мрожека в Абхазском государственном театре драмы в постановке его художественно руководителя Валерия Кове. Учась в университете, я хотел пройти стажировку в МИДе Абхазии, где заместителем министра иностранных дел работал Ираклий Хинтба, там мы и познакомились. Потом в 2016 году Ираклия назначили генеральным директором Государственного русского театра драмы имени Фазиля Искандера, и он позвал меня поработать администратором на испытательный срок. Потом меня взяли в штат помощником администратора, через какое-то время я стал администратором, а теперь я помощник генерального директора.

Что вы должны делать?

Я занимаюсь рекламой, пиаром, маркетингом и продвижением спектаклей. У нас все время возникают внешние препятствия. Иногда появляются какие-то финансовые проблемы, сейчас возникли проблемы из-за ковида: болеют артисты, театр закрывали на карантин. В общем, для того чтобы театр процветал, надо много работать. И для театра, и работать над собой, чтобы выполнять свои обязанности с удовольствием и что-то придумывать, креативить. Например, я стараюсь добиться того, чтобы в театр пришел более молодой зритель. Те, кому за 30, ходят в театр уже сознательно, а вот у молодых людей такая потребность возникает гораздо реже. Поэтому одна из моих задач сейчас – привить молодежи интерес к театральному искусству. Чтобы они приходили в театр осознанно, следили за нашим репертуаром, выбирали и смотрели спектакли, которые их заинтересовали. Поэтому мы стараемся вести социальные сети так, чтобы у молодежи возникло желание к нам прийти, и включаем в вечерний репертуар спектакли, интересные молодым.

Когда берешься за дело, пытаясь повысить популярность театра, у которого уже есть история, нужно что-то основательно менять. Сначала внести изменения во внутреннюю организацию дела. А потом уже менять «внешний» облик, который видят зрители. Так как мы должны были создать театр, который соответствует современным требованиям, решили, что у театра должен быть новый бренд – Русдрам. Специально наняли дизайнера, дали ему техническое задание и уже в процессе вносили свои правки, обновили сайт. Сейчас Русдрам как театр у всех на устах. В стране Русдрам считается одним из самых успешных организаций, где люди трудятся и занимаются делом всей их жизни. О нашем театре знают не только в Абхазии, но и за рубежом благодаря гастролям, в которых мы участвуем. Мы очень благодарны министерству культуру РФ за возможность выезжать и посещать города России по программе «Большие гастроли». А еще в последнее время в театр стало приходить гораздо больше молодежи, значит мы выбрали правильную стратегию.

То, что вы подростком делали фотографии, помогает вам в нынешней работе?

Думаю, скорее всего, это занятие привило мне вкус. Я стал интересоваться искусством, постоянно заходил на сайты фотографов, мониторил бренды, видел, что нового происходит в современной фотографии.

Почему вам интересно работать в театре? Что это вам дает?

Как бы это сформулировать… Понимаете, есть бытовая жизнь вне театра, и в большинстве случаев эта бытовая жизнь тебя очень напрягает, заставляет нервничать. У меня свои проблемы, свои заботы: тяжело болеет мама, и надо за ней ухаживать. В общем, в жизни всегда происходит очень много всего, и плохого, и хорошего. Если обращать внимание только на плохое, то можно сойти с ума. Конечно, сходить с ума не хочется. А приходя в театр, я обо всем этом забываю и чувствую себя совершенно другим человеком. Наш театр – как островок, куда можно прийти, отгородиться от быта и заниматься творчеством.

В вашем театре довольно дорогие билеты – до двух с половиной тысяч. Для Абхазии это все-таки высокие цены. Зрители их покупают?

Да, для Абхазии цены довольно высокие, хотя у нас есть и билеты, которые стоят 200 рублей. Но наши зрители знают: театр у нас небольшой, и для того чтобы ему развиваться и ставить такие спектакли, которые идут на его сцене сейчас, нужны деньги. Это огромная заслуга нашего генерального директора Ираклия Хинтбы. Ираклий Ревазович, любя театр, привил эту любовь сотрудникам и зрителям. Благодаря ему зрители понимают, что высокие цены на билеты – не наша прихоть, а единственная возможность для театра полноценно работать. Зрители любят наш театр и смотрят многие спектакли по несколько раз. Когда одному из актеров, который играет в «Кровавой свадьбе», нужно было ехать в Москву, а денег не было, театр показал бенефисный спектакль «Клинический случай», где он играет главную роль, и сборы от него передали этому актеру.

У нас ставят спектакли разные режиссеры: и те, кто живет и работает в Абхазии, и те, кого мы приглашаем на постановку. В репертуаре театра спектакли по Гоголю, Достоевскому, Островскому, Мольеру, Володину. Идет «Солярис» по Станиславу Лему, «Электра» по трагедиям Софокла, Еврипида и философским трактатам Платона. Думаю, любой столичный театр мог бы гордится таким спектаклем. Наши последние премьеры – «Кровавая свадьба» Федерико Гарсиа Лорки, «Хаджи Мурат» Толстого, насколько мне известно, это первая постановка повести Толстого, мы побывали с ней на многих фестивалях, «Последний из ушедших» по известному роману классика абхазской литературы Баграта Шинкуба. Постановок современных драматургов пока нет, нужно постепенно подготовить к ним зрителей.

А как зрители воспринимают современную театральную эстетику? Или они не видят таких спектаклей?

Конечно видят! Мы поддерживаем отношения с московским Театром на Юго-Западе, два года подряд они по нашему приглашению приезжали на гастроли и показывали свои спектакли. Зрители с удовольствием на них ходили. Тут важно понять, что считать современной театральной эстетикой. Например, если режиссер захочет, чтобы актеры выходили на сцену голыми или раздевались на глазах у зрителей, как в спектаклях европейского театра, наши актеры просто откажутся это делать.

Наверное, в будущем вы мечтаете стать директором театра?

Нет, директором театра себя пока не вижу, потому что это слишком большая ответственность перед людьми, которые работают здесь. Пока я к ней не готов.

Скажите, а вы или театр кому-нибудь помогаете?

Не хочу говорить о себе, потому что если я расскажу, то это будет не помощь, а самореклама. Театр может кому-то помочь только искусством, только своими спектаклями. У нас всегда есть бесплатные билеты для людей с ограниченными возможностями, малоимущих семей. Мы всегда устраиваем несколько благотворительных новогодних спектаклей.

Следите ли вы за тем, что происходит в культуре, театре и музыке в других странах? На кого ориентируетесь?

Да, я каждый день мониторю социальные сети театров в России и на Западе. Хотя в основном это театры из России. Мне интересно, что происходит в Театре Вахтангова, Российском молодежном театре, в МХТ им. Чехова, которым сейчас руководит Сергей Женовач, и в Театре на Малой Бронной, который возглавил Константин Богомолов. В Санкт-Петербурге мне интересны Театр Ленсовета, театр «Мастерская» и многие другие. Из европейских театров слежу за тем, что происходит в берлинским театре «Шаубюне». Но не могу сказать, что я ориентируюсь на чьи-то спектакли. У нас своя специфика, свой зритель и свой путь.

Ваше поколение – какое оно? Сильно ли отличается отношение к жизни у молодых людей в Абхазии и в Греции?

Я считаю, что особой разницы между нами и предыдущим поколением нет. Хотя понятно, что наше поколение – первое после войны, и это наложило на нас свой отпечаток. В принципе, я охарактеризовал бы наше поколение как неопределенное и более прагматичное, чем старшее. А если говорить об отношении к жизни молодых людей в Абхазии и Греции, то я бы сказал, что особой разницы между ними нет. Только в Греции они, может быть, более расслабленные. Люди моего поколения стараются найти интересную работу, завести семью. Но несмотря на работу, которая им нравится, и семьи, которые есть у многих, они по-прежнему продолжают жить полной жизнью, всем интересоваться, быть в курсе всего нового. Жаль только, что сейчас многие люди нашего возраста пытаются себя «пиарить» в Интернете, не оценивая реально свои возможности. Например, появилось очень много блогеров, которые начинают заниматься музыкой потому, что в этом бизнесе большие деньги, но ничего в ней не понимают. Хотим мы этого или нет, мы все равно знаем, что происходит в мире, видим и хорошее, и плохое. Хотя в любом случае приятно видеть, что молодые люди начинают с детства заниматься самореализацией.

У вас есть желание вернуться в Грецию?

Нет, хотя там прошла часть моей жизни, остались родственники, друзья, и вообще осталось очень многое. Иногда у меня возникает мысль поехать на пару недель, увидеться с ними, но пока это, к сожалению, невозможно. Знаете, я сейчас как будто живу между двумя странами. В Абхазии море – и в Греции море, в обеих странах у меня родственники и друзья. Раньше, живя в Греции, я приезжал летом на каникулах отдыхать в Абхазию, а сейчас хочется наоборот.

Почему вы работаете и живете в Абхазии?

Потому что мне здесь нравится. Раньше, приезжая из Греции в Абхазию, я всегда думал, что когда-нибудь сюда вернусь и буду здесь жить. Здесь прекрасный климат. В университете у меня появились друзья, и, хотя у них уже есть семьи и дети, мы до сих пор встречаемся и всегда есть о чем поговорить.

Что планируете делать в будущем?

Я не строю планы на будущее, сейчас жизнь слишком быстро меняется, поэтому планировать на 20–30 лет вперед – смешно и нелепо. Знаете, есть такая поговорка: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.